И тут же, от шока и незнания, непонимания — у неё раскрылись глаза и отвисла челюсть; как в принципе — и у Артёма, который чувствовал любое изменение в ней, принимая его, как своё: а тут — ещё и помножил на два, за себя и неё, ощутив ещё и то, как она ослабила хватку; и уже это заставило его — поднапрячься и прислушаться. Не зря!
— Она. Её. Дочь? — И её голос под конец выделения-отделения слов друг от друга — даже сник до хрипа-шёпота, что и пришлось же прокашляться: неожиданно как для себя-неё, так и для всех же — подавившись воздухом со слюной. После чего же — вновь взглянула на малышку и стоящую же всё с ней. — А рядом — с ней?..
— Наша сотрудница… — Девушке не потребовалось продолжать — Людмила поняла её сразу и без слов. — Воспитатель из «детской группы» — Галина! Вы-то — ещё раньше попали и прошли всё это: уже и без неё — когда её и не было с нами и в нашем коллективе! Теперь же вот такие крохи и меньше — попадают к ней. А после и уже от неё — распределяются во «взрослые же группы» соответственно. Как и к другим воспитателям!
— То есть… Как?.. А где?.. — Фразы — не формировались. И слова же ещё — туго собирались из букв. Да и после чего — и в сами предложения. А уж и в вопросы — подавно.
— Где её отец? — Пришёл на подмогу и закончил же за ней Артём, уловив ей мысль сразу и верно, как и состояние до; на что она — сразу кивнула и благодарно сжала его руку.
— Отказался… — Грузно-горько выдохнула женщина и покачала головой. — Да!.. И сразу же — после родов: как узнал. Пять лет назад!.. Ребёнок — ему был и не нужен. Не нагулялся… демон проклятый! А Виктория — хотела оставить ребёнка: и в выборе между ним и ей, поставленном им же, выбрала второе… Одна — поднимала девочку: как могла! — А Олесю же, в то же самое время, тряхануло. И причём — несколько раз: сначала — мелко и неощутимо; а после — сильно и почти толчками: в спину и могилу. Шок — не проходил и не отпускал. А осознание, как кувалда, «поддакивала» — и прибила же к земле, а там и «в», ещё и втоптав, так и крича-вопя же: «Круг ада — замкнулся!.. Детский дом — Виктория — её дочь — детский дом… Всё повторяется!». — Бедная!.. Бедная девочка… — Снова повторила и «повторилась» же она, утерев нос своей левой рукой с чёрным тканевым платком: до этого — сжатым в ней. — Повторить судьбу матери… Да и в таком — ещё раннем возрасте!..
Ну а сама брюнетка — уже и не слушала никаких причитаний, не сводя взгляда с малышки. Пока и та же, будто уже и почувствовав, ни подняла свои глаза и на неё же в ответ. И её повторно же, ещё и, как громом, поразило да и молнией ударило, прибив же и вбив окончательно в грунт — стоило ей только присмотреться же к ней и в неё чуть лучше и провести-довести, наконец, нужные параллели: после полученной новой информации. Копия же. Её копия! На неё смотрела — сама же Виктория: в своём-её же ещё раннем возрасте-детстве; как и вот только же ещё — чистым взглядом, не подёрнутым дымкой злости, дымом ярости и коркой же гнева! Внимательный взгляд её серо-зелёных глаз — смотрел прямо и так же всё внутрь: изучающе-любознательно и… с жадным интересом!
— Почему её никто не взял?!.. — Прошипела Олеся, сама же даже пугаясь новой злобной стали — в своём голосе. А что уж говорить и за других!.. Артём, знавший её буквально вдоль и поперёк, как дважды, так и четырежды «свои же пять пальцев», и тот — удивился, напрягся и вздрогнул: ни разу же ещё до этого не слышав и не видев подобного — в ней и её же исполнении; да и вовсе же — не зная, что она на такое и вообще же способна: была и есть. — И ладно же ещё — наши! Но и её-то?.. Её «шайка-лейка»! Почему они и?.. Как прежде: не заступились — за неё, её и… «своё»; пусть и «как», но и считай же!
— У одних — своя семья и такие же дети. У вторых — своя работа и карьера… А у третьих — и то, и другое: «своё»! Да и, если честно, после выпуска — они уже не так хорошо общались, как вы и друг с другом; пусть и более-менее, но и между собой: в своём кругу. Да!.. Поверишь или нет, но их было собрать — куда сложнее, чем вас. Что — странно!
— Но и хоть кто-то же — мог! — Не отступала и не оступалась девушка. — Не «все», но… Близкие! Ближайший — её же круг. Подруги — её!.. Они же всегда были — с и при ней.
— Всегда!.. Да не «всегда», как видишь… — Отрицательно и тут же крайне сокрушённо покачала головой Людмила. — Когда я обзванивала всех вас — вдруг оказывалось, что они даже и не расстроились вовсе: будто и ждали этого момента — когда, наконец, смогут избавиться от неё… насовсем. Она их — тяготила!.. И вот — отпустила. И их самих — тут же отпустило!.. Ну а принять в семью и «копию Виктории же» — было бы для них: самой ужасной ошибкой; и чуть ли — не грехом-пороком. Карой небесной!.. А там — и «райской». Подземно-адской и… Злым роком!.. Им просто хотелось, как и «хочется» до сих пор — забыть уже всё: что связано с «домом» в общем и самой же ней в частности!
— А!.. — Крикнула Олеся и тут же стушевалась, увидев, как все обратили на них своё внимание: и продолжила уже тише, но и от того — не менее зловеще и строже. — То есть сдать её в детский дом — это вполне себе: перспектива и достойная альтернатива; иными словами — прервать её род. И давно у нас дети отвечают — за грехи-пороки родителей?..
— А я тебе говорил, что её не выносят!.. И даже, «тем более» — её же собственная стая. Тоже мне — альфа! Скорее — бета. Если уж: не гамма с омегой!.. — Поддакнул Артём.
— Да пусть!.. — Глянула рассерженно на него брюнетка. — Пускай! Но… И не принося же в жертву, пусть и её же, но и «ребёнка»! Она — чем заслужила такое к себе же, не к ней, обращение?.. Она ведь даже её, как и не «как» мать же свою, не особо, а там и вообще же «знала»: да ещё и так, как знали её мы! Это — неправильно… Несправедливо!
— А правильно было — портить кровь и съедать нервные клетки всех, м?.. — Прошипел яростно брюнет — практически и ей же в губы, хоть и чётко же всё при этом смотря в глаза. — Включая персонал! Правильно было — избивать и окунать в унитаз?.. Топить — в фонтане… Или душить — подушкой! Правильно было — выгонять нагой в мороз?.. Закрывать — в кладовке. Подсобке и… На крыше. На всю ночь!.. А в комнатах и обсуживающего же персонала? На чердаке и… Складе — у «дома»!.. Заводить обманом в чащу, самую глушь — и оставлять же в лесу: без еды и воды?! Это было — правильно? Справедливо?! Не-т! И давай уже и с тобой же всё признаем, что это — «расплата за содеянное»: и она заслуженна — как никогда. Она — это заслужила!.. И вот — получила.
— Заслуженна — ею! Она — заслужила… Ви-ка! — Исправила его девушка, подстраиваясь под его же холодный и отчуждённый тон, и вновь взглянула на малышку, всё ещё смотревшую так же на неё: и будто бы — понимающую и знающую уже всё и обо всём же, что услышала; а она услышала — о ком-чём они говорили. — Не «ей». И не «она»!
*
Наконец, в яму опустили гроб — и пришло время бросить каждому по комочку земли: в память — об ушедше-усопшей. И, подойдя чуть ли и не одной из всех и «самых» последних, Олеся ещё и присела у зияющей пропасти, что делила их как сейчас же всё и здесь реально, так и там ещё, «давно и неправда», нереально и на протяжении же их всего совместного и именно «существования», (не)жизни, бок о бок и друг с другом, взаимно, делясь где-то посередине — ещё и широкой высокой каменной бело-чёрной стеной… в два слоя: которую и она же сама каждый раз расковыривала, вынимая кирпич за кирпичом, со своей стороны, а Вика, и в свою же уже очередь, параллельно тут же закладывала дыры новыми кирпичами — со своей. И так — по кругу. А и точнее: квадрату! И, взяв немного земли в правую руку, она призадумалась, начав перемешивать её в ладони, невольно вспоминая все моменты, связанные с ней: как они ругались и как дрались, как выживали друг друга — из этого и «не» мира; да и чего уж там — всех миров и вместе же взятых. А стоило ли оно — того? Стоило ли — и этого?!.. К чему и по итогу же всё — пришло-привело! Одинокая слезинка — вдруг скатилась по её правой щеке и, слетев с подбородка, сделала землю в руке чуть влажной. И взглянув тут же на небо, не чтобы их вновь спрятать или «спрятаться» самой, она попыталась впервые увидеть хоть что-то, рассмотреть в сером куполе и тёмно-серых же тучах — возможно и что-то же похожее на и тот же всё «знак», а там — и её же самой и для них: что она уже там и что, может, ещё вернётся; ну а если не вернётся, то хоть и простится — «нормально» и «сама», впервые же в своей-её недожизни-пересмерти, посмотрит хоть и на свою же дочь, в конце концов, даст ей какое-то материнское же напутствие, не обнадёживая до конца, но видела — лишь серый купол и тёмно-серые же тучи. Тоже в какой-то степени — знак: связи — всего и всех!
— Хм!.. А ведь и где-то там — всё же ты. Или «будешь»!.. Но и… «Ты»! И даже ведь — после всей этой-твоей грязи!.. После и всей той же твоей мерзости и гнили, что и ты же сама — на нас вылила. Ты всё равно — попала туда! Сначала — «туда», да. А не сразу и… «Вниз»! — И девушка горестно вздохнула, сглотнув и ком, образовавшийся в её сухом, буквально и высохшем за мгновение, горле: будто и вся же влага организма — враз вышла слезами; так ещё — и с горечью соли! Он был ещё небольшим, когда она стояла со всеми вместе, но раскрылся и разросся до конца и подошёл, вышёл-таки из неё — только сейчас: наедине же с ней и «с собой». — Хотя бы — и за то, что дала новой жизни войти в эти миры! — И взгляд её карих глаз — тут же переместился на удаляющихся и так же всё «последними» с мрачного кладбища: на большую женскую и маленькую детскую фигуры. В тот же момент — и сама же малышка обернулась назад по «ходу» и в самый же последний момент-раз, буквально же и «утаскиваемая» своей «надзирательницей-правшой» за левую же руку, держащей так крепко, что и почти до побеления-посинения кожи ребёнка, в сторону же их среднего бело-серого и с чёрными же большими колёсами: «специального детдомовского автобуса». — Единственное… Единственно-верное — твоё решение! — Прошептали хрипло её губы, будто и на последнем издыхании и исходе таких же сил, выдерживая до конца взгляд девочки и не отворачиваясь, пока двери ни хлопнут и сама же «специализированная махина-автозак» ни начнёт покидать пределов территории. И только тогда, бросив, наконец, землю на крышку гроба, брюнетка приподнялась и, отряхнув свои руки друг о друга, повернулась к отъезжающему транспорту, приподняв уголки губ — в лёгкой и тёплой улыбке. Но и провожая же малышку в окне — не только этим и «соответствующим» же взглядом, а ещё и махнув вслед — своей правой рукой: пару раз прижав пальцы к раскрытой же ладони. И она тут же — почти и повторила её же, только «отзеркалив» и дав же понять ещё тем самым, что и «Нет»: «Круг — не замкнулся»!
*
ebooksa