— Я прошу тебя ещё раз обдумать принятое вами же решение: не в знак недоверия как в принципе, так и в общем, а в целях предотвращения ситуации возврата! — Повторила Людмила, складывая заявления вместе с документами и данными участников соглашения, как и сам же «договор» с подписями синей шариковой ручкой на каждой из сторон и в конце такого же оригинала и копии, убирая затем всё в одну серую пластиковую папку, скрепляя белые листы металлическим держателем и, закрыв, наконец, и её, отложила всё ненужное на момент, вместе и с канцелярией, ненадолго в сторону, скользнув ими с лёгким шорохом и скрипом по белой деревянной поверхности своего стола, чтобы и после чего уже откинуться на спинку такого же кожаного кресла на металлической ножке и с такими же колёсиками и оправить свою свободную белую блузку с горлом, поверх чёрных укороченных классических брюк, являющих белые же лодочки на чёрной же подошве и таком же небольшом квадратном каблуке; пока и её же всё: чёрные длинные волосы, как и всегда, были повязаны в строгий тугой пучок, голубые глаза — подведены чёрным же карандашом, веки — покрыты светло-розовыми тенями, а губы — розовым же карандашом и таким же еле заметным блеском. И ещё раз взглянула на девушку перед собой, правда, уже и не сдерживая никаких своих эмоций и чувств, не сдерживая и слёз, наконец, оставив субординацию — другим холодным и бесчувственным личностям: не себе и… не ей! Сидевшей сейчас и здесь — напротив неё, на почти и точно таком же стуле, только и на четырёх же ножках, без колёсиков, в её кабинете, с серыми стенами, белым потолком и чёрным паркетом, освещённом ярко-белым светом из большого окна в пол с небольшим и узким белым пластиковым подоконником, на котором, в свою очередь, стояли белые лилии и чёрные же орхидеи, пока и с потолка же светили белые и чёрные плафоны люстр с таким же белым светом, орошая им и небольшой деревянный тёмно-коричневый диван с белой кожаной обивкой и чёрно-белыми же небольшими тканевыми подушками с кисточками, стоявший слева от гостьи и справа от хозяйки же его, как и всего же здесь; попадая параллельно — и на два же больших шкафа, белый и за спиной уже девушки, лицом к женщине и чёрный во всю стену, справа от первой и слева же всё от второй, со стеклянными дверцами и позолоченными ручками. И одетой: в белое вязаное платье до колен с высоким горлом и длинными рукавами; с ниспадающими на него тёмно-каштановыми длинными кудрями и с закинутыми друг на друга ногами, правая на левую, в чёрных замшевых сапогах от колен же и на толстом каблуке, пока и позади неё, на спинке же — висела чёрная кожаная куртка и почти такой же небольшой, только уже и белый рюкзак. Приподняв свои чёрные солнцезащитные очки с глаз на макушку, она сама мельком затем утёрла чёрные дорожки от туши под нижними веками и на щеках, пробежавшись кончиками пальцев ещё и по, возможно только ещё, а там уже и точно, осыпавшимся бежевым теням, и поправила контур губ: хоть и заблаговременно уже зная, что и незачем, ведь она и только-только почти уже доела и за «другим» свой же бежевый блеск; но хоть и как-то всё же попыталась сбить напряжение и новый поток слёз, переключившись на какие-то мелкие действия и заполнив голову мыслями о поправлении, при этом ещё — и не проткнуть глаза нарощенными же длинными ногтями с белым лаком.
— Я и он уже не раз всё это обдумали — и отказываться не собираемся!.. — Ещё раз повторила уже и она, улыбаясь, хоть и немного сорванным в этот раз и хриплым же от слёз голосом. — А и тем более — возвращать. Это — не продукт и не одежда, не обувь в магазине! Да и я же за себя-него, как и за неё же уже понимаю, что она этого — не перенесёт: и принимаю все риски и такие же последствия за неё; как и беру её — под нашу же ответственность. Тем самым ещё и подтверждая, что готова ко всему!.. Как и с любым же другим живым организмом, требующим: ласки, заботы, любви, уюта и… тепла семьи.
И, поддавшись на приглашение раскрытых в разные же стороны женщиной рук, перегнувшись параллельно ещё и через стол, нырнула в почти же что и материнские объятия: ведь и куда больше, чем и просто «материнские» — она же точно стала для неё гораздо большим, чем обычная мать или тот же отец, а там и вместе же взятые; не говоря — за «вид» и статус. Больше — чем «семья»!.. Так и ещё не только — для неё. Для всех них!
— Хорошо… — Прошептала женщина, сжав брюнетку в своих лёгких, но и в то же всё время и сильных, крепких объятиях. — Я рада… Рада — за вас и!.. Всех же вас.
И, отстранившись, попросила секретаря, по чёрному же своему небольшому телефону, стоявшему на её столе и с такими же длинными проводами, уходящими в прорезь его, чтобы та пропустила подошедших и ожидающих их принятия в приёмной.
— Нет!.. Я не хочу. Не хочу — никого! Не хочу — к новым родителям!.. Они — плохие. Все — плохие!.. — Упрямилась и шипела малышка, врываясь малым белым ураганом, а и точнее даже «смерчем» в помещение, растрепав не только свои светлые кудряшки, но и белое платьице до щиколоток с коротким рукавом, из-под которого торчали носы белых же балеток на плоском ходу, обутых в этот раз без носок, продолжая брыкаться и вырываться из прямо-таки и стальной хватки женщины, ведшей-тянувшей её всё под тем же своим «конвоем», стараясь убежать от неё: своего же воспитателя. Но та — держала её, и вновь же за левую руку, мёртвой хваткой, пригибаясь не только и под её же рост, сминая и своё же чёрное платье длиной до колен и с коротким же рукавом, но и чтобы прорычать что-то, конечно же, в «воспитательно-успокоительных» целях, да и только же подрывая девчонку ещё больше: и от невозможности справиться с этим вихрем — то и дело топала ногами, почти и дырявя пол своими же чёрными узкими и высокими шпильками таких же лодочек; параллельно же ещё и на каждую же очередную выходку своей подчинённой — одёргивая голову и закидывая ещё, таким образом, свою же длинную тугую тёмно-русую косу назад, закатывая серые глаза, под чёрными же тенями и стрелками, и кривя в негодовании, как и никогда же ещё винные, почти и забродивше-чёрные глянцевые губы.
— Отпустите её: синяки же опять останутся! — Поднялась, наконец, с кресла Олеся, повернувшись и обернувшись полностью к вошедшим; но и смотря же теперь — только на кроху, что даже и оторопела, услышав какой-то новый, среди и всех же ещё собравшихся здесь и сейчас, но и в то же всё время будто бы и старый-добрый же голос. — Ну что!.. Привет, малышка. Точно — не хочешь? А я вот да и не только я — очень хочу тебя к себе… К нам! — И тут же вновь стушевалась, прикусив свою нижнюю губу, попомнив «солнце» и… всех же сразу в общем; ну а в частности — того, кто сейчас так и стоял по ту же всё сторону «дома», так и не зайдя, и даже, «тем более» — поздороваться, решив просто не толпиться здесь и им же вдвоём, как и тем, кто всё же откликнулись на их небольшой междоусобчик-подравление-встречу-друзей и только и делают, что ждут их у выхода вместе с ним, доверившим забрать её и ей же одной, чтобы и потом уже: перенять её из её же всё рук самому. А светловолосая же куколка, тем временем, совсем застыла, прекратив вырываться: но и даже после того, как и её всё же отпустили, под аккомпанемент же всё и фырка самой же Галины, стояла на месте смирно, как и буквально же всё вчера, только уже и сама же девушка, громом поражённая и молнией же ослеплённая, вкопанная и врощенная в пол; пока и её же всё серо-зелёные глазки-бусинки — вновь не начали наполняться слезами, а у брюнетки же так же всё — не сжалось сердце, ведь и её же собственные слёзы: как не прекращали, так и не прекращали же литься по её щекам. — Не плачь… — Прошептала она и села на корточки перед ней, раскрывая руки для объятий.
— Ты!.. Это… Это — ты! — В том же тоне просипела-прокряхтела малышка — и тут же рванула в её объятия, раскрывая их и раскрываясь же сама: навстречу и взаимно.
— Я!.. Это — я! — Закивала девушка, сжимая кроху своими руками сильнее; и прижимая же её к себе — всё крепче и теснее.
*
— Отвали от меня!.. Не нужна мне твоя жалость. И платок мне твой — тоже не нужен! — Рыкнула Виктория, только заслышав хромающие шаги за своей спиной; и следом — скрип металлических петель белой деревянной двери, которая и из-за Артёма — вряд ли уже когда-то закроется бесшумно, да и «в принципе»: ведь и расшатанная, почти и слетевшая с тех же всё и петель — она трещала и, осыпаясь своей белой же краской, вот-вот готова была рухнуть на бежевый же линолеум, придавив кого-то или, подняв с него пыль и грязь, разлететься на ещё большее же количество мелких частей! Но Олеся не сдалась и продолжила идти к ней, ещё и отвернувшейся к серой стене на своей, заправленной же чёрным покрывалом, металлической кровати со скрипучими мелкими такими же пружинами, в тёмно-серой футболке и светло-голубых джинсах, пока и отброшенный укороченный красный пиджак — лежал где-то в углу и на полу, а белые низкие кроссовки — под кроватью, и прижимающей пальцами правой руки трещину на нижней губе, как и левой же — сжимая нос, стараясь остановить кровь; в то время как и её же светлые волосы из высокого хвоста растрепалась по белой же подушке, выставленной ровно, как и заправленная же ещё ранее и до, с подъёмом кровать, как плавник и флаг: но и уже — не победы, а медленно наступающе-приходящего поражения.
— Как знаешь… — Вздохнула горестно и всё-таки же к ней подошедшая, но и не убрала ткань в карман своих же штанов, а положила рядом с блондинкой, свёрнутую вчетверо и уже не такую белую: но и вполне же ещё пригодную для вторичного применения — в местах, где и не было отчётливых красных пятен; хоть и были — застиранно-розовые. «Подарок» же и!.. От Артёма. Пусть и, собственно, как и отношения всё с Викой, болюче-болезненный — своими воспоминаниями и реальностью, но и памятен: не с- и вытираем — сколько бы боли и мук, страданий в них ни было из- и пролито; а в него — ещё и впитано! Да и никто ведь не знает: как поступил бы — на месте того или иного; как и в той или иной ситуации. Вдруг и так же? А вдруг и «хуже»?.. Но и хотел бы он получить — такой презент? Определённо! Да и любой. «Внимание» же! Да и сколько бы гадости и тьмы в нём ни было — свет всегда перевешивает и… перемешивает. Не бывает же ничего — чётко-определённого!.. Всё же — в сравнении и… На контрасте!
— СПИД’ом меня заразить решила?.. Нет! Сначала — ВИЧ. А после… Ага, ну да-да, конечно!.. И пусть я даже и не умру, излечусь… как тебе бы и обратного наверняка бы хотелось… а на крайняк — и перерожусь… но… уже бегу же и тапочки теряю!.. С волосами назад… И пятками сверкая! Засунь свою «святошею помощь», знаешь «куда»?..
Брюнетка не ответила, ведь и действительно «знала», как и то, что вопрос был явно риторическим, оттого и решила промолчать: чего ради зря и «ей» ещё воздух сотрясать? И, развернувшись на пятках, направилась к тому, что ещё можно было назвать пока «дверью», слыша уже в спину и чуть тише, но и не менее злорадно-строго:
— Спасибо. Если скажешь кому!..
— Знаю!.. «Прекрасно» — знаю.
*
— Руки от неё убрал! — Отпихнула от Виктории парня Олеся, кляня про себя дискотеки — на чём только свет стоит и тьма лежит, ведь и никогда же ничем хорошим не заканчивались; а уж если вдруг и «старшие» где-то доставали и проносили алкоголь или запрещённые вещества — тушите свет, пишите «пропало» и мелким же почерком: «кого-то» же обязательно где-то да и прижмут, затянут-зажмут в тёмном углу и… Кандидатом же на это (не)вакантное ни разу место в этот раз — стала Вика; а прижал и затянул-зажал её — изрядно так захмелевший коротко стриженный рыжий парень-ангел, который явно и не «на танцы» её пытался таким образом раскрутить и развести.
— Пошла к чёрту!.. — Огрызнулся тут же он, но и всё же развернулся и брюнетка смогла, наконец, увидеть и лицезреть его ещё и передом: от злорадного выражения его и самого же бледного полного лица со светло-карими, почти и «рыжими», в тон же всё и волосам глазами, рыже-коричневыми же веснушкам на щеках и большом толстом носу, рыжими же и узкими бровями, сведёнными на его же переносице, заставляя волны морщин спуститься к ним же и по высокому же лбу, длинными ресницами, «в цвет» же и всего волосяного покрова, обрамлявшими глаза и ведшими себя довольно статично, не щурясь и не сводясь, тонкими губами, сомкнутыми в одну полосу — до и поднявшегося заодно и вслед же за ними круглого подбородка под и самую же нижнюю всё губу, в явном ещё нежелании и омерзении, как и в медленно, но верно пробуждающемся гневе, подводящем и целиком же уже его лицо к «красному», уже и в цвет же его рубашки, расстёгнутой до груди; в то же время как и его же чёрные зрачки — были настолько расширены, что поглотили и поглощали же дальше всё и вся, не хуже и чёрного потолка над головой и его же таких же джинс с дырками на коленях, пока и серые же кроссовки топтали бежевый пол, подходя скорее и стене, к которой он и прижимал светловолосую, одетую и как никогда же ярко! Словно бы и специально, таким образом, ловя этих самых «мотыльков», выпивших и выкуривших, надышавшихся всего и сразу, на себя. А и скорее: «надымленных»! И оттого же ещё — летящих сквозь этот самый дым-пар на «единственный источник света»: в виде её же всё бордового пышного платья с опущенными плечами длиной до колен, обшитого чёрными стразами по низу-верху и ярко-бордовых лодочек на высокой и широкой подошве, так ещё и с не менее высоким и длинным каблуком; не говоря уж и за светлые кудри, спадающие на голые плечи крупными волнами, винную матовую помаду, чёрные тени, ту же тушь, бордовые румяна и длинные бордовые ногти с чёрными же «французскими» кончиками. В чём, конечно, и Олеся же ей и ему, не от зависти, но и явно же уступала: придя лишь в бежевом топе с завязками на шее и белых джинсах с дырками же на коленях, но и зато же всё обув и в кои-то веки туфли — бежевые лодочки на тонкой и длинной шпильке. Волосы же — повязав в высокий хвост; и на этой же «волне» — утянув ещё и скулы: подкорректировав, как и выделив же их бежевым контурингом. Как и веки — теми же самыми тенями; и подведя же их ещё белым карандашом: нарисовав им — небольшие стрелки. Губы же — «спрятала» под нюдовым блеском; как и короткие ногти — под прозрачный с бежевым перламутром лак. — Может, хочешь принять весь «огонь» — на себя?.. Или третьей! — Хищно осклабился он.
— Нет… Прости! Плохо расслышала… Повтори, пожалуйста, ещё раз — только в «камеру»! — И извлекла из-за белого кожаного своего ремня чёрный пистолет, направив его тут же и ровно между его же глаз. — Давай!.. На счёт «три». Один…