Ломбардо допивает вермут и откидывается на спинку стула.
– Торопиться некуда, – произносит он.
– Это уж точно. Совсем некуда. – Скуарчалупо озирается, желая убедиться, что поблизости никого нет. – А может, это и к лучшему, а?.. Конвой, который сейчас формируется, на некоторое время откладывается – выбор будет больше, и успеем наметить цель.
– Может, и так.
Скуарчалупо мечтательно улыбается:
– Жизнь бы отдал за авианосец, братишка.
– А мы и так ее отдаем.
Ломбардо произносит это спокойно, без всякого выражения. От его слов Скуарчалупо вздрагивает. Ему не нравится, что венецианец так безразлично говорит о том, о чем говорить нельзя. Лицо Скуарчалупо серьезно, он искоса смотрит на товарища, прикасается к медальону, который носит на шее, и, отпугивая злую судьбу, взмахивает рукой, будто что-то отталкивает.
– Чур меня… Не произноси такого перед неаполитанцем, прошу тебя. Не доставай меня.
Ломбардо рассеянно улыбается:
– Меня вполне бы устроил и линкор, Дженна. Или даже крейсер.
Скуарчалупо знает эту улыбку, она дорогого стоит. Он видел ее десятки раз на мокром лице своего товарища, когда тот снимал маску дыхательного аппарата после тяжелых тренировок в Бокка-ди-Серкьо и в Специи: ночное ориентирование, подводное плавание с препятствиями, действия со взрывчаткой – все то, что до конца выдерживал только каждый пятый. Тезео Ломбардо никогда не улыбался через силу, всегда был спокоен и неутомим, и даже в самые трудные моменты улыбка озаряла светом его черты, искаженные тяжелой работой под огромным давлением воды. Словно улыбается дельфин: такая улыбка означает, что вы связаны узами, такими же крепкими, как родственные, а может, и того крепче. И в самом деле, заключает неаполитанец, Тезео Ломбардо, капитан-лейтенант Маццантини и остальные товарищи из отряда «Большая Медведица» и есть моя настоящая семья. Единственная, которая сейчас у меня есть, братья в жизни и в смерти. Думая об этом, он бросает взгляд на двери отеля.
– Капитан-лейтенант надеется на крупную рыбину. – Он смотрит на часы. – И, как я погляжу, он здорово опаздывает.
Товарищ предлагает ему сигарету, и Скуарчалупо с удовольствием ее принимает. Американские «Лаки», светлый табак с другой стороны решетки, как здесь говорят. Несмотря на нехватку всего и на пайки, табак продается в каждом баре и не облагается налогом. Прямо как в Неаполе в довоенные времена, с тоской вздыхает Скуарчалупо. Вот бы сейчас, вместо того чтобы сидеть в порту Альхесираса, оказаться где-нибудь в «Галерее Умберто I» с такой же сигаретой в зубах и с кружкой пива «Перони» в руках, глазеть, как делают покупки красивые, элегантные женщины с черными, как смертный грех, глазами, источающие аромат туалетной воды «Кольпеволе».
– Сейчас выйдет, – говорит Ломбардо. – Успокойся.
Они курят и ждут. Каждый чувствует вес легкой выкидной навахи[32] в кармане – огнестрельное оружие запрещено из соображений безопасности. Они тут прикрывают капитан-лейтенанта, у которого в номере отеля сеанс связи с командованием военно-морской разведки. Контакт осуществляется с помощью радиопередатчика, который сотрудник консульства периодически устанавливает в разных местах города, меняя локацию, чтобы не запеленговали. Передатчик на «Ольтерре» сохраняют для экстренных случаев, стараясь, чтобы его не обнаружили. Речь идет не только о вражеском шпионаже: радиолокационные системы Испании, которые следят за тем, что делается по ту сторону решетки, могут и предать, если их хорошенько подмазать. И та и другая сторона запросто отваливает деньги, и город кишит шпиками, которые стригут выручку со всех подряд: везде полно двойных, а то и тройных агентов. По вопросам подкупа никто не доверяет никому.
– А вот и капитан-лейтенант, – говорит Ломбардо.
Скуарчалупо оборачивается и видит Маццантини, который выходит из отеля и приближается с беззаботным видом, засунув руки в карманы: высокий, ладный, светловолосый, точно архангел, переодетый обычным горожанином.
– Все в порядке, – произносит он, подсаживаясь за столик.
Он произносит это беззаботным тоном и с живостью оглядывает территорию порта.