Итальянец

– Они мертвы?

Англичанин секунду колеблется.

– Да, – отвечает он.

– Оба?

– Оба.

– Мать твою, Рой, кончай уже, – мрачно протестует Моксон. – Не доводи меня.

К итальянцу вернулась его невозмутимость; он пододвигает удостоверения к Тодду, и англичанин, взглянув на фотографии, снова убирает их в папку.

– Я правда сожалею, – серьезно говорит он. – Как и вы, это были храбрые мужчины.

Под охраной двоих солдат с пистолетами-пулеметами Томпсона Дженнаро Скуарчалупо ждет своей очереди на допрос, сидя на ступеньках конторы на молу Карбон; на плечах у него, поверх мокрой одежды, одеяло.

– Le donne non ci vogliono più bene perché portiamo la camicia nera, hanno detto che siamo da catene, hanno detto che siamo da galera…[51]

Он напевает это сквозь зубы, очень тихо. То и дело кто-то из охранников резко бросает ему «Shut up!»[52], и он умолкает, но через минуту опять начинает мурлыкать:

– L’amore coi fascisti non conviene. Meglio un vigliacco che non ha bandiera, uno che non ha sangue nelle vene, uno che serberà la pelle intera[53].

Солдат тычет ему в плечо прикладом:

– Заткнись, грязный итальянец!

Скуарчалупо медленно поднимает глаза и дерзко смотрит на англичанина:

– Совсем скоро вы увидите, на что способны итальянцы.

– What?[54]

– Чтоб тебя…

Ему очень холодно, и к тому же его по-прежнему мучают тошнота и жжение в легких. То и дело подходят какие-то моряки или солдаты; в свете лампы или фонарика англичане рассматривают его с любопытством, словно экзотического зверя в зоопарке. Скорчившись в одеяле, смирившись со своей судьбой, неаполитанец смотрит на темнеющие воды порта под Пеньоном, на черные силуэты кораблей, пришвартованных к молам или к центральным буям. У него отобрали часы, так что он не знает, который час, хотя многое бы дал, чтобы знать, сколько времени осталось до того момента, когда взрывчатка на днище «Найроби» поднимет крейсер на воздух. Он также спрашивает себя, дошли ли Паоло Арена и Луиджи Кадорна до цели вблизи Южного мола, какая бы она ни была: военно-транспортное судно или танкер. С ними вроде все спокойно. Впрочем, что касается Маццантини и его напарника Тоски, надежды мало: боевая тревога у северного входа, прожекторы и стрельба не сулили ничего хорошего. Хоть бы на худой конец им как-нибудь удалось уйти.

Дверь конторы открывается, свет падает на ступеньки крыльца, и на пороге появляется Тезео Ломбардо.

– Теперь ты, Дженна, – слышит Скуарчалупо его голос.

Неаполитанец встает, они обмениваются рукопожатием – солдаты отталкивают их друг от друга, – и Ломбардо садится на ступеньки, туда, где сидел старший матрос, а последнего заталкивают в контору.