Впереди дважды мигнул фонарик, потом еще дважды. Оуновец остановил свою группу и поспешил вперед вместе с Коганом.
– Это от боевого прикрытия, – шепнул он. – Проводник.
Коган с сомнением покачал головой. Но верить придется и своего опасения тоже выдавать нельзя. Уж больно прост сигнал. Такой может быть и простым совпадением, например, когда человек не спеша идет между деревьями с фонариком. Одно дерево закрыло свет, потом второе. И еще раз точно так же. А если это командир немецких автоматчиков, если немцы прочесывают местность, занимают позицию для засады? Ночью? Ну, это байки, что немцы по ночам не воюют и что они боятся лесов ночью еще больше, чем днем. У нацистов достаточно обученных и опытных егерских частей и подразделений, которые умеют многое.
Но это оказался действительно проводник. Невысокий, в кургузом пиджаке, брюки заправлены в кирзовые сапоги, кепка сдвинута на затылок, а на подбородке трехдневная рыжая щетина. Он протянул руку Вихору, потом Когану и устало смахнул рукавом пот со лба.
– Давайте быстрее! – торопливо заговорил проводник. ‒ Я вас проведу вон там, по краю овражка. Впереди только одно очень уж опасное место. На опушке. Там главное – проскочить открытое пространство и сразу в большую балку. А по ней, считай, километра три в сторону. Там на яру пулемет и наши ребята. Если что, прикроют вас, когда выйдете к опушке. Две группы уже прошли.
– Хорошо, – кивнул Леонтий и повернулся к Когану: – Ты иди в голове с проводником, а я сзади своих ребят подгонять буду. Посмотрю, чтобы нам «в спину не надуло». В балку на опушке спуститесь, отойдите по ней метров на триста и там нас ждите.
Борис кивнул, снял с плеча автомат и, махнув бойцам рукой, поспешил за проводником. Шли быстро. Предстояло за полчаса пройти краем леса и выйти на опушку к высокому яру. Чувствовалось, что бойцы встревожены. Они и без понукания прибавили шагу, стараясь быстрее пройти опасный участок. До опушки оставалось буквально рукой подать, когда справа раздался громкий возглас, а потом команды на немецком языке. В небо взвились одна за другой осветительные ракеты, озаряя лес мертвенным бледным светом. Светло не стало, но теперь были заметны длинные черные тени бегущих среди деревьев людей. И деревья тоже отбрасывали черные уродливые длинные тени. И сразу тишину разорвали автоматные и пулеметные очереди.
Коган упал, дернув за рукав и свалив на землю проводника. Пули свистели над головой, несколько из них впились в землю так близко, что тело похолодело от ощущения смертельной опасности. Проводник выругался и стал крутить головой, ориентируясь и пытаясь понять, где немцы и какой дорогой лучше вырываться. Упал один из «мельниковцев», второй застонал на земле, хватаясь за бедро. Кто-то занял боевые позиции и начал отстреливаться, пытаясь целиться по вспышкам вражеских выстрелов. Коган сразу понял, что и по вспышкам от выстрелов украинцев немцы тоже сразу же открывают шквальный огонь. Кажется, еще двое бойцов были убиты.
– Не стрелять! – крикнул Борис. Он подполз к бойцу слева от себя, дернул за ногу и крикнул: – Не стрелять! Передай остальным, чтобы не стреляли. Они вас перебьют всех по вспышкам. По моей команде вскакиваем и перебежками за проводником. Приготовиться!
Его команду передали по цепочке. Стрельба со стороны «мельниковцев» прекратилась, и немцы стали стрелять реже, не видя цели и не понимая, что произошло. То ли они убили всех, то ли противник исчез. Коган понимал, что на этом враг не успокоится. Сейчас немцы начнут пускать осветительные ракеты и бросятся атаковать. И если будут атаковать, значит, их много в лесу. Рота, не меньше. А группа Вихора уже понесла потери. Перестреляют всех за час.
– Вы, двое! – Борис толкнул в ногу крайнего бойца. – Бегом за проводником. Десять метров вперед, и снова упали. За вами следующие. Пошел!
Проводник, вытерев кепкой потное лицо, оскалил зло зубы и вскочил. За ним вскочили и побежали двое «мельниковцев». Как и ожидал Коган, в небо снова стали взлетать осветительные ракеты. Одна, другая, еще одна, еще. Оуновцы упали за деревьями, следом поднялись еще двое, но немцы снова открыли ураганный огонь. Коган по звуку насчитал не менее трех пулеметом МГ-42, которые беспрерывно поливали свинцом все вокруг. Не зря солдаты прозвали эти немецкие пулеметы косторезами.
Подгоняя бойцов, видя, что убит еще один, что вот и еще упал человек, Коган, рискуя жизнью, подбегал или подползал к каждому и убеждался, что боец мертв. Две пули у самой его головы впились в ствол дерева, осыпав лицо трухой. Борис закашлялся, протирая глаза. И это спасло ему жизнь. Если бы не эти пули, сейчас он вскочил бы и побежал вперед с двумя последними бойцами. Пулеметная очередь взрыла землю прямо перед ним. Внутри все похолодело, но Коган заставил себя снова упереться руками в землю и изготовиться. Пули били впереди и правее. И он вскочил и побежал вперед. Показалось или немцы теперь стреляют и слева, и сзади? Обходят?
Опушка леса казалась спасением, но Коган понимал, что в минуты смертельной опасности, понимая безысходность ситуации, человек хватается мысленно за каждое изменение как за спасение. Вполне может оказаться, что на опушке их тоже ждут немцы с пулеметами. Лесом еще можно было оторваться, раствориться среди деревьев, а там будет уже поздно менять тактику. Но командовал здесь не Коган…
На опушке пулеметчиков не было. Там вообще никого не было. Лишь два бездыханных тела «мельниковцев» и тяжело раненный проводник, хрипя, пытался ползти к балке. Коган перевернул украинца на спину, тот посмотрел на него мутными глазами и продолжил скрести грязными ногтями по его рукаву, будто еще полз по земле.
– Бросили нас, – прохрипел проводник. – Никто не прикрывает на яру, ушли, суки…
Из его горла хлынула кровь, он выгнулся и затих на руках Бориса. Кто-то подползал сбоку. Коган схватился за автомат, но узнал Вихора и опустил оружие. Тот вскочил, подбежал, упал на землю и посмотрел на проводника, потом потрогал своих мертвых бойцов, убеждаясь, что они не подают признаков жизни.
– Сколько прошло? – хрипя и отплевываясь, спросил он.
– Шестеро. Одного тяжелого протащили. Не донесем.
– Значит, не стали нас прикрывать, – кивнул Леонтий и вытер лоб рукавом. – Товарищи по оружию, значит. Твари!