– Хорошо. Лыков, ты у нас танкист, а значит, за тракториста сойдешь. Походи, поищи работу по специальности. Посмотри, кто требуется на заводах. У тебя самые надежные документы, но все равно не рискуй. В отделы кадров не суйся, милицию за версту обходи. Береженого бог бережет.
Лыков с готовностью кивнул и даже чуть привстал на стуле, как будто хотел прямо сейчас идти выполнять приказ. Поймав строгий взгляд командира, сразу притих, сложил руки на столе.
– Теперь вы, Агафонов и Кочетков. Вам два дня на то, чтобы подготовить и замаскировать скрытые проходы с этого участка на соседний, в переулок и на пустырь. Проверить, куда можно выйти пустырем, куда выходит соседний переулок. Проверить запоры на двери и на окнах. Смазать. Ежедневно в доме остается один член группы. Составить график. За меня остается Агафонов. Я буду жить в другом месте, здесь встречаться будем редко, в основном – на рынке и в других местах, где больше народу.
Себе квартиру в городе Храпов тоже нашел. Одинокая подслеповатая старушка сдала ему комнату в коммунальной квартире. Старый двухэтажный дом с выходом на две стороны и общей кухней. Но там Храпов намеревался только ночевать. Сейчас его главной целью было войти в контакт с командиром второй группы и получить задание.
Самолеты улетели, так и не сбросив ни одной бомбы по целям. Затемнение, мощный заградительный огонь – трудно пробиться бомбардировщикам, но фашисты упорно посылают все новые и новые группы самолетов. И опять сведения, что были парашютисты.
Трясясь в кабине полуторки, Буторин вместе с группой бойцов истребительного батальона ехал на юг, к выезду из города. НКВД оповестили, милицию тоже. Снова заработал механизм розыска. Милицейские и военные патрули комендатуры перекрывали дороги, устраивали проверки документов, досмотр личных вещей. Буторин знал, что такие меры, как правило, ничего не дают – диверсанты умеют прятаться. Их учат, как действуют советские органы, как избежать провала при проверке. Но и пренебрегать такими мерами нельзя, иначе враг обнаглеет и будет ходить в советском тылу, как у себя дома.
– Кто видел парашютистов? – Буторин подошел к группе из трех мужчин и двух женщин. – Участковый сказал, кто-то из вас парашюты видел в небе.
– Я видела, – бойко ответила женщина лет сорока с высокой грудью и глубоким вырезом на кофточке. Она поправила платок так, чтобы вырез стал еще заметнее, но Буторин не обратил на это внимания.
– Что вы видели? Расскажите.
– Светлое такое в небе, большое. Появилось и исчезло. Ну, я так и подумала, что опять эти, как вы их назвали.
– Светлое? А небо уже посветлело или было темное?
– Светлело на горизонте уже. Я выходила корову доить, когда все началось, а потом вспыхнуло два раза, вот я и сказала Никанорычу, что опять диверсантов выбросили.
Буторин пытался задавать вопросы по-разному, он даже хотел заставить женщину нарисовать, как выглядели парашютисты в небе. Но ничего, кроме яркого пятна или вспышки, женщина вспомнить не могла. Причем она была уверена, что это не разрывы зенитных снарядов. Их она тоже видела: они облачками появлялись очень высоко в небе, там, где летели самолеты. А парашюты были низко.
Буторин схематично нарисовал парашют, от купола стропы вниз и человека под куполом.
– Так они выглядели?
– Нет, это длинные какие-то, а те пятнами, говорю же вам!
Опрос других свидетелей тоже ничего не дал. Самолеты были над Волгой, поселку ничего не угрожало, только если случайная бомба, вот кто не спал в такую рань, те и вышли смотреть. Но никто не видел ничего похожего на то, что нарисовал Буторин.
– Ясно, – отходя с Васьковым в сторону, заключил Буторин. – Никто ничего толком не видел. Что-то белое, яркое, ниже, чем самолеты, и ниже, чем рвались зенитные снаряды.
– И что? Ошиблась, видать, баба? – Васьков пожал плечами. – Значит, разворачиваем оглобли и назад. Так, что ли?