Шелестов бросил Сосновскому его брючной ремень и принялся расхаживать по пустому кабинету. Постояв в задумчивости у окна, он произнес, не поворачивая головы:
– Ладно, я допускаю случайность. Тем более что никто не знал о нашей поездке сюда. Но если это случайность, то насколько серьезен план у этого твоего Пройсса? Ведь он на бегу все решает, оценивает реакцию своего командира. Ты уверен, что он не ошибается, что твое внедрение пройдет нормально?
– Во-первых, – Сосновский застегнул ремень и снова почувствовал себя уверенно, встал и расправил плечи, – я не иду туда делать какие-то заманчивые предложения. Герхард Пройсс подает меня как человека, который пошел на вербовку. Как меня использовать, будет придумывать его старший группы. И не факт, что выполнение его плана в моих силах. Может, он меня сразу не оценит как агента и пошлет куда подальше.
– Или уберет.
– Да ну тебя! Максим, ни один профессиональный разведчик не станет встречаться с потенциальным агентом, которого ему подсовывает его подчиненный, пока не придумает, как и где этого агента можно использовать. Он придет на встречу с готовым предложением.
– Хорошо бы тебя отправить с другими документами. Подать как человека, бежавшего от НКВД, живущего по подложному паспорту далеко от Москвы. Но Пройсс тебя, видимо, уже подал как специалиста из Москвы, который находится в командировке на авиационном заводе.
– Разумеется.
– Миша, а как они тебя могут использовать? Для диверсии? Или как разведчика, чтобы ты им секретную документацию добывал?
– Пройсс и сам не в курсе главного задания своей группы. Но то, что это не разведгруппа, это точно. Их готовили как диверсантов. Для крупной и серьезной диверсии.
– Тогда ты им не нужен!
– Но идти на контакт необходимо, иначе они догадаются, что они «под колпаком», – убежденно заявил Сосновский. – Нам еще повезло, что Пройсс со мной встретился и доложил об этом своему шефу до того, как мы взяли их человека, этого Алексея. Кстати, установили его личность?
– Нет пока, но думаю, что скоро установим. Одно ясно – он родом из Прибалтики.
– Я почувствовал это по его еле заметному акценту, – согласился Михаил. – Ну, я пошел. Возьмите под наблюдение Сазонову. Если командир группы станет искать своего исчезнувшего человека, он пойдет по его контактам. А Сазонова была его контактом.
Когда женщину посадили на стул посредине кабинета, она выглядела уже не такой агрессивной. Такое ощущение, что внутри она вся сжалась в комок. Коган смотрел на нее и сравнивал. Вот она шла по улице в старенькой кофточке в потертых, но крепких ботинках с полной авоськой зелени и овощей с базара. Косынка сбилась, и она то и дело поправляла волосы под ней. И на лбу испарина, потому что авоська тяжелая. Потом она увидела Знахаря и поздоровалась. Когану доложили наблюдатели, что хорошо видели лицо этой женщины. Она как будто удивилась и чего-то ждала. Но Знахарь быстро прошел мимо. Женщина замедлила шаг, потом быстро пошла домой. А из милиции сообщили, что когда ее брали, то она кричала, обзывалась, кляла всех на чем свет стоит и говорила, что никто ей не помогает поднимать двоих малолетних детей и нечего лезть в ее жизнь.
И вот она сидит здесь – напряженная и, кажется, даже испуганная. И все время косится на дверь, даже пару раз обернулась на нее. И тут Коган понял, что она не за себя боится. Бабе с таким характером все нипочем. Боится она только за детей. О них она думает и за них переживает, потому что не знает, выйдет ли из этих стен. А кстати, с кем ее дети?
– Почему меня сюда привезли, начальник? – Она смотрела на Бориса, и взгляд ее был очень напряженный.
– А почему нет? Что вас удивляет, Алла Геннадьевна?
– Ладно, – вздохнула женщина, – сами скажете, раз привезли не в милицию, а в НКВД. Только я не шпионка.
– НКВД занимается не только шпионами, – заметил Коган. – Иногда сюда привозят людей, с которыми надо поговорить о вещах секретных, не для чужих ушей. О вещах важных, которыми не занимается милиция. С какой целью мы привезли вас? Вы удивитесь, Алла Геннадьевна, но это зависит от вас. Либо вы наша помощница и советский человек, либо вы такая же, как тот, о ком мы с вами хотим поговорить.
– Это что же, я за чужие делишки отвечать должна? Я, гражданин начальник, только перед своими детишками в ответе. Они моя совесть и мой гражданский долг. И не надо мне шить чужих дел!