– Это почему? – спросил Поляков.
– Причин много. Выбросил раньше, кто-то похитил. А то он и вовсе давно утратил свои чертежи, а все необходимые знания держал в голове.
– Умеете вы порадовать, Вадим Алексеевич. Нет, такие версии не работают. Похитить материалы было некому, все свои. Рядовым охранникам они не нужны, а Ланке, как мы сами видели, бежал налегке. У Кунце было время собраться после объявления тревоги, однако личные вещи он оставил, а портфель взял. Зачем, если тот пустой? Неужели не глянул в него, не убедился в том, что все материалы на месте? Потом была перестрелка во дворе, все вернулись в холл, побежали к лестнице. Вряд ли Кунце выбросил свое добро в холле. Он надеялся, что сможет спастись. Да и мы потом там все осмотрели.
– Да, не срастается, – согласился Злобин с этими словами. – Интрига остается.
«Интрига не только в этом, – подумал он. – Что за материалы, черт возьми? Кунце не ученый, не видный деятель рейха, он всего лишь инженер. Что-то изобрел, разработал, из-за того и сыр-бор. Его придумка дорого стоит. Кунце был нужен нашему командованию живым, вместе со своими чертежами. Но он убит. То, что при нем находилось, не является проектом некоего чудо-оружия, способного переломить ход войны. Над этими вещами работают большие коллективы, и секреты хранятся в разных головах, а не в одной. В случае с Кунце мы столкнулись с чем-то иным, сугубо индивидуальным, но все же имеющим огромное значение. Это не может не интриговать».
– Арестанты не раскололись? – спросил Поляков. – Они отказываются сотрудничать с нами?
– Молчат.
– Вы странно на меня смотрите, Вадим Алексеевич, – заявил Поляков. – Как на преступника, право слово. Я догадался, о чем вы думаете. Ваш подчиненный Кустовой тоже так смотрит. Но ему хватает такта отводить глаза. Вы узнали о моих неприятностях шестилетней давности, не так ли?
– Признаюсь, да.
– По-вашему, это редкость? – Скулы майора побелели. – Моей вины в случившемся нет, и органы это ясно дали понять, освободили меня и восстановили во всех правах. Не было состава преступления в моих действиях, понимаете? Приключилась досадная ошибка.
– Не расскажете, Евгений Борисович?
– Ладно, расскажу. – Майор снова вынул пачку, закурил.
Костяшки пальцев у него непроизвольно подергивались. Воспоминания были не из сладких.
– Командовал я ротой разведки на Дальнем Востоке. Бои на Халхин-Голе уже отгремели, однако обстановка оставалась сложной, японцы шалили, постоянно нарушали границу, вели обстрелы. После ареста Блюхера особые отделы усилили работу в частях и подразделениях. Не знаю, в курсе ли вы, но представителей комсостава брали через одного. Приезжали ночью, сажали в воронок и увозили. Постоянные допросы, физическое и психологическое давление, угрозы, что репрессируют семью, если не признаешься. Эх, депрессия-репрессия. – Поляков невесело усмехнулся. – В общем, чудовищная ошибка произошла. Имелась у меня семья, проживала в Хабаровске, а я постоянно находился на границе, той самой, где «тучи ходят хмуро». Забрали, в общем, меня. Как сейчас помню этого невозмутимого товарища, проводившего допрос. Это был следователь управления госбезопасности товарищ Журкин. Когда меня били, он оставался невозмутимым. Все бумажки подсовывал. Подпиши, мол. А в них дичь несусветная. Дескать, я участвовал в троцкистском антисоветском заговоре против руководителей партии и правительства, готовил покушение на представителей командования Дальневосточного военного округа, являлся членом разветвленной шпионской сети. Ради осуществления этих черных замыслов я использовал служебное положение, переходил с разведчиками границу, встречался с сотрудниками японской разведки, которые и передавали мне инструкции насчет того, как вывести из строя командование округа. Из Японии же виднее, верно? В общем, абсурд в чистом виде. Били меня страшным боем, но я ничего не подписал. Предъявляли мне показания неких лиц, подтверждающих мою подрывную деятельность; учиняли очные ставки с избитыми командирами. Я жалобы писал. Где социалистическая законность? Пусть я даже виновен, но есть постановление Совета Народных Комиссаров о порядке производства арестов. Да, этим занимаются органы НКВД, но свои действия они обязаны согласовать с соответствующими прокурорами. А этого не было. Согласно приказу НКО от тридцать пятого года, аресты органами НКВД командного состава могут производиться только с разрешения наркома обороны. Этого тоже не было. Чистое самоуправство! Приказ по военному округу тоже отсутствовал. Я в глаза его не видел, просил показать, но откуда ему у них взяться?
– Какой вы буквоед, Евгений Борисович, – с усмешкой проговорил Злобин. – А как же революционная целесообразность?
– Но ведь приказы и постановления никто не отменял. Да, товарищ Сталин требовал развернуть кампанию по разоблачению заговорщиков, вредителей, шпионов во всех государственных структурах, в том числе в Вооруженных силах. Но зачем хватать всех без разбора и предъявлять вздорные обвинения? Фантазии немерено, а логика отсутствует. Хоть бы продумали, что собираются инкриминировать.
– То есть вы не участвовали ни в каком заговоре?
– Представьте себе, нет. Смеялись надо мной. Ты законности захотел, предатель Родины? Били от всей души, но в калеку не превратили. Смертный приговор заменили колымской зоной, чтобы знал, какие великодушные у нас органы. Только начал я вживаться в новый образ – а людей, подобных мне, на зоне были тысячи, – как снова этап. Теперь в обратную сторону. Сухое сообщение об ошибке следствия. В общем, все вернулось на круги своя, только почки застудил, впрочем, не фатально, да семью потерял. Но ничего, я не в обиде, всякие случаются ошибки, когда кругом враги. Вовремя подоспело постановление пленума ЦК ВКП(б) «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». Я его наизусть выучил. Благодаря постановлению меня вернули в партию, в Вооруженные силы и восстановили в должности. Не смотрите с подозрением, Вадим Алексеевич. Я не обижен на партию и органы. Главное, что разобрались, значит, есть в нашей стране справедливость. Я утолил ваше любопытство? Мы можем продолжать работу?
– Без обид, Евгений Борисович?
– Без обид. Сам товарищ Рокоссовский находился в заключении по той же чудовищной ошибке. Где он теперь? Белоруссию прошел, выгнал фрица с нашей земли, Польшу успешно штурмует, еще немного – и в Германию войдет, а там и до Берлина рукой подать. Вот она, мощь и краса наших зэков. – Поляков зашелся каким-то ломаным смехом.