— В старину лесинкой доставали. Соха из лесинки, борона, цеп из лесинки. А сыты были.
— Умирать тебе, дядя Якуня, пора, давно пора. Сохи до бороны из лесинки умерли, а ты живешь…
— Надоел тебе дядя Якуня?
— Не надоел, человек тоже полезный — пастух, а говоришь без толку.
— Дело известное, ты книжки читаешь, в школу ходишь, а я всю жизнь пасу да лапти плету.
Мать слушала эти споры, то улыбаясь, то грустя, и нельзя было понять, за Степу ли она или за Якуню.
В зиму от Петра Милехина было получено одно письмо. Писал он, что дела его неважнецкие.
— «Заводы работают кое-где, и безработного люду уйма, приходится отбивать работу друг у дружки. Хожу я по Уралу, где на поденку приткнусь, где по заготовке дров, в ином разе замещу больного, а постоянно, на якорь стать не могу, не удается. Посылаю денег семь рублей, от бедности своей больше не могу».
Прочитал Степа письмо Якуне, и опять разгорелся между ними спор.
— Жисть-то по-моему идет, — возрадовался Якуня.
— Куда это? — спросил Степа.
— Заводы-то один за другим рухнут. Походит-походит безработный люд по дорогам, умается и возьмется за землицу. К сошке, одним словом.
— По-твоему не будет, поднимаются заводы, а не падают. Давно ли, послушаешь вечером на заре — ни единого гудка, а теперь гудят, слышно. Ты дудку-то брось и послушай!
— Недолго погудят, вроде нашего.
Начинает сердиться Степа на Якуню. Он, как и отец, с первых лет жизни привык к заводу, привык засыпать и просыпаться по гудкам. Он и играл-то шлаком, жестью, кусками каменного угля, как же ему не любить их! Огород и земля кажутся ему маленьким, нестоящим делом, а завод не то. И Степа хочет обязательно работать на заводе, где большие печи, электрические краны, где тянут рельсы, как лапшу из теста, и дружно сотней голосов кричат, — бывают такие дела на заводе:
«О…е…ще…о…раа…зок. Дер-нем! Дер-нем!»
У Степы всегда в таких случаях вставали волосы и руки напрягались, как струны.
Наступила шумная, красивая весна, в Дуванском она всегда такая. Кругом стоят горы, закутанные в легкую синеву. С них льются потоки, не умолкая ни днем ни ночью, точно не вешние потоки, а удалые молодцы и девушки поют свадебные песни, и тут же гусляр играет на гуслях, и каких-каких струн только нет в них!
Степа бродил как безумный. Все будоражило его. Ночью в открытое окно слышались песни и разгул полой воды, струился теплый весенний туман. С рассветом начинали орать петухи, и так до заката. Парень бежал на плотину, где уже до него собралась толпа народа. На глазах у всех ширился и поднимался пруд, Ирень прыгала в каком-то безумном веселье. Ей открыли шлюзы, но и в них она не могла пройти, разлилась по берегам, размыла барьер и хлынула на заводской двор.
Там Ирень обняла и приласкала каждый камень, каждую забытую болванку и кусок руды. Журчливыми ручейками просочилась она в цехи, походила и о чем-то пошепталась с брошенными станками. Звонкими падунами упала Ирень в машинное отделение, к сердцу завода, но сердце было пусто и холодно, ей не удалось разбудить его.
ebooksa