Речонка была извилиста, местами ложилась омутами, где вода крутилась воронкой, местами бежала стрежью по каменистому дну. Особенно трудно достался Степе первый плот. Уселся он на нем, крепко сжал руками длинный шест и крикнул Якуне:
— Пускай!
Якуня отпустил веревку, и плот рванулся, точно дикий конь. Замелькали перед Степой горы, берега, деревья, а плот мчался, качаясь и подпрыгивая.
Ирень делала крутой поворот, плот помчался прямо на каменистый выступ. Степа приготовил шест, и когда до выступа оставалось всего несколько метров, он уперся в него шестом. Плот сделал круг и, скользнув бок о бок с каменным берегом, вылетел на стремнину. Еще не успел парень передохнуть, как плот зашуршал, дрогнул — и остановился, а Степа полетел в воду, шест поплыл, подхваченный волнами. Рванулся Степа за шестом и еле схватил его за конец. Пришлось долго сдергивать плот с мели, кричать, как в заводе: «Ее-ще-е ра-а-зок. Е-е-ще-е ра-а-зок. Дер-нем! Дер-нем!» — проклинать любимую Ирень и с грустью вспоминать завод: «Там бы артелью разом сдернули, а здесь и позвать некого». Кругом шумели темные сосны да бурлила вода.
Сдернув плот, парень долго плыл спокойно и отдыхал. Около пруда случилась еще одна каверза: плот скользнул в водоворот и медленно закружился в нем. Вертелись вокруг Степы берега, деревья, у него кружилась голова, а парень не знал, как выбиться из ловушки. Он хотел было оттолкнуться шестом, но шест не доставал ни до дна, ни до берега. Тогда парень привязал конец веревки к своему поясу и поплыл. Много раз его самого втягивало в водоворот, много раз он выползал обессиленный на плот и отдыхал. Ему хотелось плакать, кричать о помощи, но кого крикнешь, когда услышат только сосны да река.
И все-таки Степа вытянул свой плот из водоворота, подобно маленькому буксиру непомерно большую баржу. Широкий пруд переплыл, отталкиваясь шестом.
Десять дней парень плавил бревна, исхудал, но облегченно вздохнул и благодарно посмотрел на Ирень, когда доставил последний плот. Она ведь помогла ему, а не будь ее, надо бы нанимать лошадь.
С сенокосной поры и до поздней осени от Петра Милехина не было писем. Мать и Степа затужили, работа валилась у них из рук, одолевали тревожные думы: «Жив ли отец?»
Якуня помалкивал. Когда с ним советовались: «Как же быть?» — он качал головой и твердил:
— Не знаю. Искать, где его найдешь, дорог много, а на каждой ходит горе и смерть.
Мать заливалась слезами:
— И зачем он только ушел?
Сжали овес, сложили его копной на деляне, собрали картофель, овощи, вырыли для них на дворе погреб, нужно было строить амбар, но Степа отказался:
— Не буду.
— Как же это, Степушка?
— Не могу.
— Может, и объявится отец, письмо пришлет.
— Да, «объявится…» — с горечью говорил парень. Он достал удочки и опять начал ходить на Ирень, но там меньше удил, а больше глядел на дорогу, поджидая отца.
Морозы заковали реку и землю, подул ветер, и посыпался первый снежок. Якуня пригнал в поселок стадо, повесил на стену кнут, рожок и сказал:
— Марья, приготовь-ка к утру хлеба!
ebooksa