Выйти из депрессии. Проверенная программа преодоления эмоционального расстройства

● Катастрофизация. Общеизвестно, что люди с депрессией принимают плохие новости близко к сердцу: «Сегодня по дороге на работу у меня спустило колесо. Должно быть, потребуются новые шины. Они все придут в негодность, и я не смогу ездить на работу. Мне придется ее бросить. А новую работу я никогда не найду. Я буду голодать».

● Дихотомичное мышление – склонность видеть исключительно хорошее или плохое, черное или белое. Депрессивные больные помещают себя в категорию плохих, а людей, которыми восхищаются, – в категорию хороших. Они не видят в последних недостатков и слабостей, а в себе – сильных сторон. Такое мышление приводит их к исключению тех, кто им симпатизирует: больные думают, что это либо плохие люди, либо несведущие, либо настолько глупые, что могут любить депрессивных. Как у американского комика Граучо: «Я не хочу принадлежать к клубу, членом которого я буду являться».

● Эмоционально обусловленное мышление позволяет вам считать верным все, что вы чувствуете, ориентироваться с помощью нутра, а не головы: «Джейн только что странно посмотрела в мою сторону. Должно быть, она что-то замышляет против меня».

Очевидно, что перечисленные типы когнитивных ошибок становятся источниками самосбывающихся пророчеств. Так, если вы ждете провала на тестах, ваши шансы на успех уменьшаются. Негативные ожидания, возможно, означают, что вы не подготовитесь, будете больше тревожиться, испытывать трудности с концентрацией и запоминанием. Девочка из школьной пьесы может выступить неудачно, если застенчивость будет мешать ее демонстрации своих способностей. Постоянное ожидание худшего иногда приводит к отсутствию каких бы то ни было попыток. Дихотомичное мышление лишает способности оценивать себя так же высоко, как остальных людей.

Помимо этого Бек выделил целый ряд депрессогенных убеждений – ошибочных предположений, настраивающих нас на подавленное состояние:

● Чтобы быть счастливым, мне нужно добиваться успеха во всем, за что бы я ни взялся.

● Чтобы быть счастливым, я должен быть принят всеми людьми во всех случаях.

● Если я допускаю ошибку, значит, я ничего не знаю.

● Я не могу жить без тебя.

● Если кто-либо не соглашается со мной, значит, я ему не нравлюсь.

● Ценность меня как личности зависит от того, что другие думают обо мне.

И так далее, и так далее. Данные убеждения настолько неприкрыто алогичны, что их необходимо удерживать вне сознания. Лишь объективно взглянув на собственное поведение, мы можем увидеть действие подобных предположений. Мы приходим к ним не через логику и практику, а скорее через суждения, согласующиеся с нашей виной, самообвинением и бесконечными придирками к самим себе. Такие убеждения вездесущи и коварны в своем влиянии на нашу жизнь. Нас в принципе не могут принимать все и всегда; некоторые люди, случается, хотят от нас чего-то, что оскорбляет наше достоинство и базовые ценности. Другие хотят от нас прямо противоположных вещей, поэтому нам нужно выбрать первую или вторую группу, иначе рискуем оттолкнуть обе.

Если мы чувствуем, будто не можем жить без другого человека, значит, мы сделаем все, чтобы избежать его недовольства нами, но где же в таком случае наша самоценность?

Если мы оцениваем как непринятие любое несогласие с нами, очень вероятно, что мы начнем искажать собственные принципы и ценности в угоду окружающим и не особенно думать о самих себе.

Эти депрессивные убеждения поддерживаются автоматическими негативными мыслями – рефлекторными реакциями, ставшими мыслительным режимом по умолчанию в условиях стресса. Одна пациентка отмечала, что стоило ей начать прислушиваться к хвалебным отзывам других людей о своем выступлении, как в комплементы мгновенно вмешивались такие мысли: «О, нет, они не знают тебя настоящую; не знают, насколько ты жалкая; не знают, какая ты неудачница». Когда пациенты осознают факт продолжительного фонового присутствия этих мыслей в их жизни, они переживают небольшой прорыв – и впервые пробуют воспринимать их как что-то чужеродное. Многие люди, однажды придя к пониманию своих паттернов, испытывают некую мрачную радость от признания того, как сами «творят это» с собой. Некоторым нравится аббревиатура ANTS (от англ. automatic negative thoughts) для обозначения автоматических негативных мыслей (АНМ), потому что они, подобно муравьям (от англ. aunt – муравей), наползают, словно из ниоткуда, и портят весь пикник[117]. Пациенты могут научиться парировать такие мысли с помощью простых команд самим себе: «Стоп. Не прислушивайся к этому голосу. Подумай о нем позже. Это не мои проблемы». Можно также представить, будто вы сметаете АНМ, как муравьев, подошвой ботинка. Существенное содействие достижению подобной отстраненности окажут практики осознанности (смотрите Главу 9).

Джон Кабат-Зинн[118] совместно с другими исследователями предположил, что мы привыкли замечать, как бесконечно оцениваем все вокруг. Посидите пятнадцать минут в тихом месте. Не пытайтесь контролировать свои мысли, просто пассивно следите за моментом их появления на поверхности. Обратите внимание на процесс присвоения нами оценок: это – хорошо, а вон то – плохо, это – мило, а то – пугающе. Такие суждения – привычка, рожденная стрессом. На самом деле мы не оцениваем вещи объективно – мы судим о них на основе прежних переживаний, стереотипов и поверхностных впечатлений, – вероятно, не соответствующих реальности, однако превращающихся в самоисполняющиеся пророчества. Если вы ходите с мрачным выражением лица, люди будут вас избегать и ваше убеждение об их недружелюбии лишь укрепится. Но если вы попробуете больше улыбаться, то получите иное впечатление об окружающих. Больные депрессией, как правило, все в жизни считают негативным, болезненным, трудным, пугающим, но это предрассудки, образ мыслей, который нам под силу отбросить в сторону. Наше внимание по большей части направлено на самих себя, потому мы нелестно судим в том числе и о себе: мы уверены в своей беспомощности, слабости, зависимости, некомпетентности и собственной виновности априори во всем, что идет не так. Однако мы в состоянии увидеть: весь этот процесс суждения проистекает из стресса, из нашей потребности оперативно классифицировать каждый новый опыт и быть готовыми к следующему. Взамен мы можем научиться принимать каждый новый опыт как уникальный. И в результате, скорее всего, поймем, что безысходность формируется из нашей привычки оценивать.

КПТ основывается на усилиях, которые прилагает пациент (под руководством терапевта) для изменения этих дефектных мыслительных привычек. Бек в основном уклоняется от вопроса-дилеммы по типу «курица или яйцо»: ведет ли дефектное мышление к депрессивному восприятию мира и себя или депрессия является чем-то еще, а данная разновидность ошибочного мышления – один из ее признаков? С эмпирической точки зрения, ответ на этот вопрос не требуется. Если изменение паттернов мышления облегчает симптомы депрессии (как это действительно зачастую происходит) – какая разница, что первично?

Пессимизм и оптимизм

Мартин Селигман сегодня хорошо известен благодаря своей работе в области позитивной психологии, книге «В поисках счастья» и веб-сайту. Но свою репутацию в академической психологии он заслужил задолго до этого, в связи с проведением первых исследований, в результате которых он создал концепцию «выученная беспомощность», которая затем легла в основу одной из теорий возникновения депрессии. Селигман изучал собак в специальных условиях: одни могли, совершив определенные действия, прекратить болезненное воздействие электрическим током, а другие – нет. Когда животных помещали в новые условия, те из них, кому раньше удавалось отключить ток, активно искали способ выключить его и здесь; а собаки, у которых такой возможности не было, вообще не пытались что-либо предпринимать. Даже если было достаточно прыгнуть через невысокий барьер, чтобы оказаться в безопасности, эти собаки просто лежали и скулили, словно усвоив принцип собственной беспомощности в контроле над своей участью.

Данный эксперимент, возможно, кажется жестоким, но Селигман не сомневался в его пользе. Ученого всегда увлекала проблема того, что одних людей побуждало «пружинить» от стресса и быстро восстанавливаться, а других – претерпевать полный крах. Когда Селигману было тринадцать, его отец, на вид такой сильный и надежный, перенес инсульт, оставивший его парализованным, подавленным и беспомощным. Будучи студентом колледжа, полным стремления изменить мир, юноша наблюдал беспомощность во всех сферах жизни общества. И наконец Селигман решился найти объяснение этому феномену. Его эксперименты обозначили начало конца простоватого бихевиоризма Б. Ф. Скиннера и его последователей (столь влиятельного в американской психологии, но по факту никуда не приведшего), доказывавших, что мы обучаемся чему-либо, когда поощряемое поведение повторяется, а поведение, влекущее наказание, становится менее частым. По логике бихевиористов, собаки не могли сформировать когниций или ожиданий в виде беспомощности, а умозаключения человека были попросту искажениями связи поощрения и наказания. Явление выученной беспомощности оказалось невозможно объяснить через призму бихевиоризма.