Утром над книгой о Китае я не работал – по расчету. Посмотрим, сделают ли наши издатели хотя бы вид, что хотят ее публиковать. Страха я вроде больше не испытываю; он прошел. Сам себе я кажусь совершенно хладнокровным, и только трепещет где-то в глубине огонек веселости. А веселит меня ощущение скорости: события быстро набирают оборот. Нас плавно несет к грани!
Портовый поезд сильно задержался. Хью прибыл на нем в ярком клетчатом костюме, загорелый и в очень приподнятом настроении.
– Ну, дорогой мой, – приветствовал он меня, – войны, знаешь ли, не будет!
На секунду я и правда решил, что он успел получить какие-то экстренные известия… Так нет же, в британском посольстве он познакомился с одной дамой, которая гадала на картах, и вот она предсказала, что в этом году войны не будет!
Мы сели в такси, и Хью принялся пересказывать слухи о чуде, что произошло в деревушке недалеко от того места, где он отдыхал. Три хулигана утверждали, якобы видели, как по рельсам идет Дева Мария. Убедили в этом множество народу, и местечко стало центром паломничества. Спекулянты купили землю вокруг него, а торгаши принялись откалывать от шпал щепки и продавать их как реликвии.
Потом я мельком увидел в окно плакаты с надписью: «Большой шаг к миру» – и заорал водителю, чтобы он остановился. Хью нашел мое возбуждение слегка излишним; мы вместе прочитали новость о том, что Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен собираются завтра на встречу в Мюнхене.
Позднее пришли новости о невероятной сцене, разыгравшейся в Палате общин: голос Чемберлена дрогнул, королева Мария расплакалась, и только неотесанный коммунист Галлахер[75] кричал о предательстве.
Вечером мальчишки-газетчики орали: «Войны не будет! Войны не будет!» – но как-то грустно. Оно и понятно, газеты расходятся все хуже. Прохожих на улицах уже не возбудишь. По-моему, всех отпустило. Я сам готов рухнуть в постель и проспать полдня. Теперь-то мне ясно, что этим утром я боялся. И надеяться не переставал. Это открытие просто унизительно и даже тревожно. Значит ли это, что я ни при каких обстоятельствах не перестану надеяться? Говорят, будто надежда – это нечто благородное, а как по мне, она может стать просто идиотской привычкой, продлевающей агонию.
О себе я узнал еще кое-что новое, и мне плевать, даже если это открытие унизительно. Ничто, ничто, совсем ничто не стоит войны, в этом я полностью уверен.
Не ожидал, что все мы так быстро распрощаемся с кризисом. Дети играют в войнушку у окопов в парке; некоторые даже нацепили противогазы. Чемберлен перестал быть нашей «Англией»; его «крапиву опасностей»[76] забыли, пока не выступил другой политик, употребив цитату, которую выкопал среди костей старика Шекспира. «Гитлер пошел на невероятные уступки, – грустно улыбаясь, сказал на следующее после мюнхенской встречи утро доктор Фиш. – Его войска войдут в Чехословакию, надев на головы кепи вместо шлемов, чтобы показать, что оккупация носит мирный характер». Он готовил билеты и бразильскую визу, уезжал к личной жизни. А я в это время переписывался с Нью-Йорком.
Мои друзья и еще тысячи похожих на нас людей говорили о великом предательстве. Я сам о нем твердил. Я не то чтобы себя обманывал, просто всякий раз, упоминая предательство, мысленно как бы добавлял: зато отсрочена война, а отсроченная война – это война, которая вполне может и не случиться.
В начале октября ко мне заглянул Вальдемар.
Напугал меня до чертиков. Дело было утром, я нежился в ванне, и тут откуда ни возьмись в дверном проеме возник он. Я не заперся, думая, что никого в доме больше нет. Похоже, что и входную дверь не запер. А все потому, что время после мюнхенской встречи стало для меня периодом шумных и затяжных вечеринок, после которых я возвращался домой ранним утром, едва стоя на ногах.
Вальдемар же в тот день не страдал от похмелья, как я; он все еще был под мухой. Большую часть нашей беседы он, как и положено пьяному, ожесточенно разглагольствовал, обращаясь даже не ко мне, а к невидимым зрителям – не то к семье Дороти, не то к Англии в целом.
– В общем, такие вот пироги, – сказал он, скатываясь в резкий берлинский акцент крутого беспризорника. – Шутки кончились.
– Ты о чем?
– О том, что шутки кончились. Надо сваливать, пока меня не вышвырнули. Виза вышла. Уже две недели как.
– Знаю. Это плохо. Ну и куда же вы с Дороти отправитесь?
– Дороти зовет меня с собой в Черномазию. – Вальдемар изобразил паршивую глупую улыбочку.