Ближе к концу века я с большой радостью увидел свежий поток данных, положивший конец этим представлениям. Антропологи показали, что чувство справедливости свойственно всем людям на планете. Ученые, занимающиеся поведенческой экономикой, обнаружили, что люди от природы склонны доверять друг другу. Дети и приматы продемонстрировали спонтанный альтруизм без всякого подвоха. Нейробиологи получили множество свидетельств того, что наш мозг устроен так, чтобы чувствовать чужую боль. За моей ранней работой об эмпатии у приматов последовало изучение поведения собак, слонов, птиц и даже грызунов (такие эксперименты, как возможность для одной крысы освободить другую из западни)[133]. Теперь мы понимаем, что преобладание открытого соперничества в мире живой природы — так называемая борьба за выживание — было сильно преувеличено.
Даже вымышленные ситуации, такие как сюжет книги «Повелитель мух», подверглись критике. Хотя насилие среди людей, оказавшихся на необитаемом острове, случается, особенно в сочетании с голодом, но это ни в коей мере не является правилом. Наш биологический вид особенно хорош в разрешении конфликтов. Исследования психологов свидетельствуют о том, что дети без всякой необходимости во вмешательстве старших легко разрешают свои разногласия, когда взрослые выходят из комнаты[134].
Они делают это даже в условиях, придуманных Голдингом. Голландский историк Рутгер Брегман обнаружил в интернете блог, в котором было написано: «Шестеро мальчишек из Королевства Тонга отплыли на рыбалку. Попав в сильный шторм, лодка потерпела крушение, и они оказались на необитаемом острове. Как же поступило это маленькое племя? Они договорились никогда не ссориться». Брегман заинтересовался этим случаем и отправился в Брисбен (Австралия), чтобы встретиться с выжившими мальчиками, которым теперь было за шестьдесят. Будучи в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, они провели больше года на маленьком каменистом островке, где научились разводить огонь, питались тем, что выращивали в огороде, избегали конфликтов. Юноши брали себя в руки, как только обстановка становилась напряженной. Их история — это история доверия, надежности и дружбы, которая продлилась до конца жизни. Посыл, практически противоположный тому, которым Голдинг пытался нас впечатлить[135].
Почему же так много людей все еще верят жуткой истории Голдинга? Почему его книга стала классикой, которую проходят в школе, словно ее автор проник в самую суть человеческой природы? И почему за популярными описаниями «естественного порядка» до сих пор маячит отчет Цукермана о кровопролитии на Обезьяньем холме, несмотря на то что это исследование уже развенчано в пух и прах? Быть может, дело в нашем нездоровом интересе к дурным вестям, или, как выразилась американская писательница Тони Моррисон, «у зла аудитория, как у блокбастера, а добро скрывается за кулисами. Зло говорит громко, а добро помалкивает»[136].
Мы попались на крючок ложного представления Цукермана о приматах как об убожествах, разделившего два пола на повелителей и подчиненных. Нет нужды вспоминать, что повелители остались ни с чем. Все это служило метафорой человеческого общества, продвигаемой жестким человеком, который сумел остановить приток новых данных. Даже спустя пятьдесят лет Гудолл все еще не могла оправиться от травмы, как это видно, например, по интервью, которое она дала накануне своего восьмидесятилетия: «При упоминании Цукермана черты лица Гудолл слегка заостряются и темп ее речи ускоряется. Она пренебрежительно называет его работу об обезьянах „чушью“. Это единственное бранное слово, которое она позволяет себе в чей-либо адрес»[137].
Окончательно похоронил историю Цукермана выдающийся ученый Ханс Куммер, который всю жизнь изучал гамадрилов. Он исследовал их в Цюрихском зоопарке и позже в естественной среде обитания, в Эфиопии. Во времена моей молодости Куммер был моим героем — беспристрастным, творческим исследователем, открытым для новых интерпретаций. Я читал каждую его статью и подражал ему.
Впервые я встретил его, будучи начинающим исследователем поведения приматов. Во время конференции в Кембридже мне разрешили сесть за один стол с несколькими известными профессорами. Обед проходил в старом университете, в одном из просторных обеденных залов в готическом стиле. Когда мы представлялись друг другу и я мысленно поздравлял себя с такой удачей, произошло нечто странное. Из динамика прозвучало приглашение нескольким людям, названным поименно, сесть за «стол для почетных гостей». Сама концепция такого почетного стола была непривычна для нас, континентальных европейцев. Это прозвучало оскорбительно, так как говорило о разделении на классы, о котором никто не просил. В старину при почетном столе были стулья, а при всех остальных — лавки, но я не помню, следовали ли в тот день этому правилу. Куммер был в числе тех, кого пригласили к этому столу. Он засмеялся и сказал, что наша компания ему симпатичнее. Мы провели великолепный вечер вместе. Меня подкупил этот спонтанный поступок.
Куммер был методичен в сборе данных и все же всегда открыт неожиданностям. Он говорил, что к результатам, которые слишком хорошо вписываются в его теории, относится с подозрением. Что может быть более захватывающим, чем открытие, которое заставит тебя поменять мнение? Куммер выглядел как бородатый патриарх, что соответствовало биологическому виду, который он изучал. В начале своей книги «В поисках священного павиана» (In Quest of the Sacred Baboon) он предостерегает читателя от слишком далеко идущей интерпретации поведения животных:
Хотя для древних египтян гамадрил был священной фигурой, в реальности он совсем не святой. Его социальная жизнь далека от той идиллии, которую мы наивно надеемся найти у животных. Гамадрилы живут патриархальными сообществами, в которых у самцов развились обе важнейшие особенности, необходимые для битв и столкновений: острые клыки и сеть союзов между особями… Когда я начал свои исследования, моей целью не был поиск патриархального сообщества и я не знал, что сообщество гамадрилов окажется таковым, и эта книга ни в коей мере не должна восприниматься как подсознательная пропаганда мужского превосходства. То, что делают животные, не является руководством для людей[138].
Эти размышления о мужском превосходстве отражают куда больше нюансов, чем шумиха, устроенная Цукерманом. Куммер полностью осознавал, что его гамадрилы — это «страшный сон феминистки», как он сказал однажды на лекции. Он мудро заменил старый термин «гарем» термином «односамцовая единица» (ОСЕ). Его исследования в дикой природе показали, как самцы стараются избегать насилия. Они собирают самок, которых защищают от других самцов, но у них есть множество едва уловимых сигналов для того, чтобы предотвратить схватку. Они очень уважают ОСЕ друг друга. После того как самец и самка установили связь между собой, другие самцы редко посягают на нее.
Помимо полевых наблюдений, Куммер ловил диких гамадрилов, чтобы проводить над ними эксперименты, после которых снова выпускал на волю. Таким образом он выяснил, например, что, если самка зайдет в клетку с двумя самцами, самцы подерутся за нее. Но если самка будет помещена только с одним самцом, в то время как другой сможет видеть их из соседнего загона, то дело пойдет на удивление иначе. Самке достаточно провести небольшое время с одним из самцов, чтобы другой с уважением отнесся к их союзу, когда его запустят к тем двоим в клетку. Даже большой, абсолютно доминантный самец будет избегать драки. Вместо этого он сядет на некотором расстоянии от пары, играя с камешками на земле. Или может внимательно изучать пейзаж за пределами ограждения, поворачивая голову, словно обнаружил что-то невероятно интересное. Куммеру так и не удалось выяснить, что же видели эти самцы.
Оружие этих гамадрилов — длинные острые клыки — настолько жуткое, что они стараются его не применять. Куммер рассказывал, что, если бросить земляной орех перед мимо проходящим самцом гамадрила, тот обязательно поднимет его и съест. Если проделать то же самое с двумя проходящими мимо самцами, они сделают вид, что ничего не заметили. Оба самца пройдут мимо ореха, словно его не существует. То есть земляной орех не стоит драки. Куммер также выяснил, что самцы даже не попытаются доказывать свое превосходство, если их самки залезут на фруктовое дерево, на котором всем не поместиться. Оба самца поспешат покинуть дерево, а самки последуют их примеру, оставляя плоды нетронутыми.
Это глубокое отвращение к конфликтам ясно дает понять, что было не так с Обезьяньим холмом. Из-за того что особей обоего пола оставили вместе без всяких предшествующих связей или установленной иерархии среди самцов, хорошо отлаженные механизмы, которые обычно удерживают их от драки, оказались сломаны.
Куммер выяснил, что поведение самцов не единственный фактор, лежащий в основе ОСЕ. Это правда, что самец накажет укусом в шею самку, которая отойдет слишком далеко, после чего та станет держаться к нему поближе во избежание новых проблем. И все же самки не просто собственность. Исследовательская группа Куммера обнаружила это, включив возможность женских предпочтений в вышеописанных экспериментах. Каждой самке показывали двоих самцов в отдельных клетках, чтобы посмотреть, какой из них ей понравится больше. Они учитывали время, которое она проводила рядом с каждым. После этого исследователи подселяли самку к одному из них. Чем сильнее она предпочитала этого самца другим во время предварительных тестов, тем менее охотно другие самцы стремились разрушить связь между ними. Другие самцы пытались увести ее из пары только тогда, когда самку помещали к самцу, находившемуся в самом низу шкалы ее предпочтений. Куммер говорил об «уважении» самца к желаниям самки, которое расценивал как «первый эволюционный шаг на пути к эгалитарному обществу»[139].
Впрочем, на мой вкус, это довольно незначительный шаг. И по-прежнему неясно, действительно ли самцы так уж уважительно относятся к самкам. Может быть, они просто не хотят сражаться за добычу, которую не смогут удержать. Самцы, скорее, подмечают предпочтения самки: приматы прекрасно умеют распознавать язык тела представителей одного с ними биологического вида. Они могут просто догадаться, что, если самке больше нравится другой самец, она непременно сбежит при первой же возможности. Из других исследований мы знаем, что самец не в состоянии согнать вместе самок против их воли.
Более глубокая проблема заключается в том, что мы ищем параллели человеческого гендера у гамадрилов, которые, в отличие от нас, не являются человекообразными обезьянами. Вы можете видеть себя иначе, но генетически мы являемся характерными представителями небольшого семейства гоминид. Мы даже не ответвление. Семейство гоминид определяется отсутствием хвоста (в то время как у остальных обезьян есть хвосты), уплощенной грудью, длинными руками, крупным телом и исключительно развитым интеллектом. Помимо людей в это семейство входят шимпанзе, бонобо, гориллы и орангутаны. Никто еще ни разу не приводил веских биологических доводов, почему людей не следует называть обезьянами — двуногими человекообразными обезьянами, если угодно. Некоторые даже предлагали совместить наш вид с видами наших ближайших родственников — шимпанзе и бонобо. Тем не менее, по историческим и эгоистическим соображениям, мы лелеем наш особый биологический род
Несмотря на отдаленность от нас гамадрилов, изучение этих обезьян показало влияние на приматологов женского пола (и приматологов-феминисток). За гамадрилами проще всего наблюдать, в силу чего они первыми стали предметом исследований в естественной среде обитания. Они превратились в объекты многочисленных наблюдений в дикой природе, и поэтому на их примере видно, как гендер исследователя воздействует на его или ее научный подход.
Однажды я следовал пешком за стаей гамадрилов в Кении. По сравнению с выслеживанием приматов в лесу это было проще простого. С приматами, живущими на деревьях, приходится постоянно запрокидывать голову, чтобы разглядеть их сквозь густую листву. Можно увидеть только фрагменты их социальной жизни, поскольку при возникновении конфликта или опасной ситуации они тут же исчезают. Лишь ученым, которые тратят годы на то, чтобы приучить лесных приматов к себе, удается разглядеть больше. Приучение обезьян к своему присутствию требует терпения, и изначально немногие полевые исследователи тратили на это время.
Наше генеалогическое древо показывает, как миллионы лет назад отклонялись от основной ветви в своем развитии пять сохранившихся видов гоминид (люди и высшие приматы). Поскольку бонобо и шимпанзе отделились друг от друга гораздо позже нашего расхождения на сестринские ветви от общего предка, они для нас одинаково близки. Гориллы немного дальше от нас, а орангутаны — дальше, чем гориллы. Гоминиды отделились от мартышкообразных обезьян около 30 млн лет назад
А гамадрилы путешествуют по открытой саванне, они всегда начеку из-за опасностей, которые поджидают их в высокой траве. Эти особи не слишком боятся людей с биноклями и планшетами: продолжают заниматься своими делами, то есть в основном рыщут в поисках трав, фруктов, семян, кореньев, а иногда — детенышей антилопы. Они любят мясо, но в основном употребляют растительную пищу. Почти вся стая остается в зоне видимости друг друга, даже во время любой бучи и драки. В саванне нетрудно наблюдать за развитием таких событий, что принципиально отличается от ситуации в лесу.
ebooksa