То, что случилось 6 млн лет назад, имеет большое значение для истории эволюции человека. Обычно мы предполагаем, что наши предки-обезьяны выглядели и вели себя как шимпанзе. Но это всего лишь домыслы. В лесу так мало окаменелостей, что мы еще многого не знаем о наших предках-гоминидах. Все три выживших вида — бонобо, шимпанзе и люди — успели эволюционировать с тех пор. Ни один биологический вид не остается неизменным с течением времени. Это всего лишь историческое совпадение, что ранние исследователи сначала наткнулись на шимпанзе, из-за чего наука и по сей день обращается к ним, когда речь идет о нашей генеалогии. Если бы исследователи раньше встретились с бонобо, именно эти человекообразные обезьяны стали бы нашей основной моделью. Только представьте, к каким увлекательным предположениям о гендере это могло бы нас привести!
Учитывая, как много общего у нас с бонобо, включая нашу пресловутую неотению, идея о том, что мы происходим от «бонобоподобных» обезьян, вполне имеет право на существование. В конце концов, американский анатом Харольд Кулидж, благодаря которому бонобо получили статус отдельного вида, после вскрытия тела Принца Чима сделал вывод, что эта человекообразная обезьяна «может оказаться ближе к совместному предку шимпанзе и человека, чем ныне живущие шимпанзе». Такой же вывод был сделан на основании недавнего сравнительного анатомического исследования[169].
Самцы бонобо трутся задами друг о друга. Такие контакты встречаются реже и менее интенсивны, чем GG-трение у самок
Время, которое я провел в заповеднике «Лола» в 2019 г., стало для меня курсом по повышению квалификации как исследователя бонобо. Я не работал вплотную с этими обезьянами с 1980-х. На тот момент у нас имелись великолепные полевые исследования японского приматолога Такаёси Кано, который впоследствии первым описал, как устроены сообщества этих человекообразных обезьян, в своей книге «Последняя обезьяна» (The Last Ape, 1992). В нашем распоряжении были данные исследований по обучению языку, проводимые с Канзи — гениальной человекообразной обезьяной, которая выучила значение огромного количества лексиграмм. И наконец, моя работа по коммуникациям и половому поведению бонобо в зоопарке Сан-Диего. Но это были, по большому счету, единственные исследования бонобо, проведенные на тот момент[170].
С тех пор многое произошло. Десять лет политических беспорядков и страшная война в ДРК прервали наши полевые наблюдения в этой стране, но теперь они снова идут полным ходом. Начались также исследования бонобо в неволе, включая эксперименты по изучению интеллекта. Моя группа занимается изучением эмпатии у бонобо, документируя то, как они утешают своих страдающих сородичей. Этой работой в заповеднике «Лола» заведует моя давняя сотрудница, профессор Даремского университета в Англии Занна Клэй. Я прибыл сюда, чтобы повидаться с Занной и обсудить наш проект, а также возобновить свое знакомство с бонобо[171].
Хотя мне всегда нравились эти замечательные человекообразные обезьяны и я не перестаю получать удовольствие от сравнения их с более крепкими собратьями, первые этапы исследования были отнюдь не легкими. Научный мир чувствовал себя не в своей тарелке, когда дело касалось бонобо и их поведения. Принятие их за наших ближайших родственников требовало радикального пересмотра нашего восприятия самих себя. Всего несколько ученых во всем мире знали из первых рук, насколько бонобо уникальны, но нам никак не удавалось передать это понимание другим. Бонобо были слишком сексуальными, слишком мирными и слишком склонными к женскому доминированию, чтобы всем угодить. Некоторых они явно расстраивали. Так, например, однажды я читал лекцию о власти альфа-самок бонобо перед немецкой аудиторией. По окончании лекции пожилой мужчина-профессор поднялся со своего места и вопросил чуть ли не в обвиняющем тоне: «Что не так с этими самцами?!»
Поскольку человекообразные обезьяны демонстрируют нам наше собственное отражение, нас заботит, какими мы сами предстаем в этом зеркале. Пожалуй, главной проблемой бонобо была их неагрессивность. Не известно ни одного подтвержденного случая, когда один бонобо убил бы другого, в то время как у нас множество таких примеров из наблюдений за шимпанзе. Поначалу нам кажется, что мы должны радоваться, когда получаем передышку после жестокостей шимпанзе и наконец встречаем близких сородичей, предпочитающих любовь ненависти. Но в этом случае мы не вписываемся в господствующий нарратив в антропологии, согласно которому люди рождаются воинами, поработившими землю, уничтожая все типы наших предков, стоявших у нас на пути. Мы — дети Каина, а не Авеля[172].
Такие взгляды связаны с нахождением останков в Южной Африке в 1924 г. Этого предка, названного «австралопитек африканский» (
Эти идеи всех устраивали — пока на сцену не ворвались мирные бонобо. По словам Такаёси Кано, их группы встречаются в лесу без всяких столкновений. Его студенты даже говорили о «смешении» и «слиянии»[174]. Сегодня нам известно, что сообщества бонобо делятся едой с другими сообществами и иногда берут на воспитание сирот своих соседей. Эти полевые наблюдения во многом изменили общепринятый миф о происхождении человека. Мои собственные наблюдения с подробным изучением эротической и гедонистической сторон жизни этого вида все только усугубили. Бонобо стали полиаморными «детьми цветов». Наличие столь нежных и чувственных родичей не вязалось с представлением о разнузданной жестокости на протяжении всей истории возникновения человека.
Согласно до сих пор господствующей концепции, мы все носим каинову печать. Например, канадско-американский психолингвист Стивен Пинкер в своей книге «Лучшее в нас» (The Better Angels of Our Nature, 2011){10} предположил, что человечеству необходима цивилизация, чтобы держать свои деструктивные инстинкты под контролем. Поскольку его теория работает, только если наши предки обладали гиперагрессивным характером, Пинкер взял шимпанзе за модель наших предшественников и бодро замел бонобо под коврик, назвав их «очень странными приматами». Британо-американский антрополог Ричард Рэнгем высказался в том же духе в своей книге «Парадокс добра» (The Goodness Paradox, 2019), придя к выводу, что люди лучше уживаются друг с другом, чем можно предположить, а значит, мы, по-видимому, одомашнили себя. Он также берет своей исходной точкой агрессивного предка, похожего на шимпанзе, а бонобо упоминает только как боковую ветвь эволюции, уточняя, что они «пошли своим путем»[175].
Неловкая ситуация, в которую нас ставят бонобо своим присутствием на нашем родословном древе, ясно отражена в этих книгах. И это не считая того, что предложенные Пинкером и Рэнгемом эволюционные сценарии оказались бы не нужны, если бы наш биологический вид брал начало от менее воинственной породы. Если бы мы происходили от предка, больше похожего на бонобо, все было бы значительно проще. Разумный уровень агрессии у нашего вида больше не требовал бы особых разъяснений. Вместо того чтобы создавать новые проблемы, бонобо могли бы стать решением уже существующих.
Еще одна деликатная тема, связанная с бонобо, — это их половая жизнь. Она представляла проблему из-за ряда табу в некоторых человеческих культурах. Авторы документальных фильмов о природе на ведущих информационных платформах, таких как BBC и японский канал NHK, были не готовы и на пушечный выстрел приблизиться к теме секса. Они показывали кадры с грумингом или играми резвящихся бонобо, но обрывали показ каждый раз, как человекообразные обезьяны принимали позиции с явно сексуальным подтекстом. Диктор отвлекал зрителей какой-нибудь туманной фразой, вроде того что бонобо любят проводить время вместе. Я прозвал этот прием
У ученых также имелись с этим проблемы. Один как-то написал, что нам лучше игнорировать этих «странных» человекообразных обезьян с распутной половой жизнью, которая «кажется утомительной». Другой пытался поставить под сомнение половую активность бонобо. Тем не менее его подсчеты включали только взаимодействие взрослых бонобо в гетеросексуальных отношениях, то есть большой процент эротической активности бонобо остался неохваченным. Некоторые из моих коллег даже отказывались признавать сексуальную природу поглаживания гениталий и трения ими друг о друга. «Разве это действительно секс?» — спрашивали они. Они предпочитали называть это «крайней привязанностью». Это было почти смешно! Я не мог не заметить, что если бы я продемонстрировал такого рода «привязанность» на людной улице, то через несколько минут оказался бы в наручниках[176].
Известный фотограф дикой природы Франс Лантинг продемонстрировал мне тысячи фотографий бонобо, сделанных в экспедиции журнала
Еще один вопрос о бонобо, вызывающий споры, касается взаимоотношений между полами. Все сценарии эволюции человека всегда предполагали и до сих пор предполагают мужское превосходство. Женское правление среди наших сородичей подрывает эту концепцию. Впервые я заметил нетрадиционное устройство общества бонобо, когда изучал их в зоопарке Сан-Диего. Взрослого самца Вернона сначала поселили вместе со взрослой самкой Лореттой, над которой он явно доминировал. Но, когда к их группе присоединилась Луиза, самка постарше, эти две самки начали помыкать Верноном. Вернону приходилось упрашивать их поделиться с ним едой. Мне это показалось странным, ведь Вернон был мускулистым самцом, крупнее обеих самок, и вооружен острыми клыками, характерными для его пола. Но, узнав больше групп бонобо в зоопарке, я обнаружил, что там всегда доминируют самки. На самом деле я не знаю ни одной колонии бонобо, которую бы возглавлял самец.
Исследователи, наблюдавшие бонобо в дикой природе, подозревали то же самое, но не решались высказывать свои смелые предположения. А потом, в 1992 г. на конгрессе Международного приматологического общества, исследователи бонобо как в неволе, так и в дикой природе представили данные, положившие конец сомнениям. Американский антрополог Эми Пэриш поделилась своими исследованиями соперничества за еду в небольших группах шимпанзе и бонобо в зоопарках. Доминантный самец шимпанзе сразу же заявит свои права на имеющуюся пищу и не спеша поглотит ее, пока самки ожидают своей очереди. В отличие от шимпанзе, у бонобо самки первыми подходят к еде. После небольшого GG-трения они питаются вместе по очереди. Самцы могут сколько угодно порываться броситься к еде, но самки просто проигнорируют эту суету[178].
На той же конференции работающие в дикой природе исследователи подтвердили гипотезу о доминировании самок. Например, когда перед стаей бонобо в лесу Вамба в ДРК выложили сахарный тростник, самцы бонобо появились первыми и поспешно поели, так как знали, что когда к ним присоединятся самки, то они заберут себе всю еду. Самцы в этот момент могли только набрать полные руки и ноги тростниковых побегов и броситься наутек. Некоторые ученые засомневались в том, что это является доводом в пользу теории женского доминирования, предположив, что самцы бонобо, возможно, слишком «благородны» по части еды, чтобы расправиться с пищей самостоятельно. Такое обоснование могло бы выглядеть правдоподобно, если бы самцы просто уступали еду самкам, но дело обстояло совсем не так. Самки активно отгоняли их от тростника и иногда даже нападали. Стандартный критерий, применимый к любым животным на планете, заключается в следующем: если А может отогнать Б от еды, значит, А доминирует над Б.
Кано ответил этим скептикам так: «Приоритетный доступ к пище — это важная функция доминирования. Так как бóльшая часть доминирующих действий и практически все агонистические эпизоды (конфликты) между взрослыми самками и самцами происходят в контексте пропитания, я вижу куда меньше смысла в доминировании в других контекстах. К тому же там наблюдается то же самое»[179].
Один из учеников Кано, Такэси Фуруити, сообщает, что одинокие самки в лесу Вамба иногда избегают самцов, которые демонстрируют доминантные наклонности, таская за собой ветку. При таких условиях пришедший в возбужденное состояние самец временно доминирует. Но это не значит, что он может напасть на самку или отобрать у нее еду. Когда самки вместе (а так бывает почти всегда), они уверенно наводят свои порядки[180].
Может ли дополнительная пища, предоставленная исследователями, объяснять доминирование самок в лесу Вамба? В конце концов, искусственно созданная ситуация побуждает к соперничеству. Но проблема в том, что соперничество редко изменяет существующую иерархию — только делает ее более заметной. Мы можем наблюдать этот эффект у диких шимпанзе, самки которых никогда не доминируют в местах питания, организованных учеными. То, что самки бонобо доминируют в таких ситуациях, говорит о структуре их сообщества.
ebooksa