Заветные поляны

— Сейчас поглядим. — Я еще не отвлекаюсь от своей работы, цепкими взглядами сравниваю этюд с натурой, чтобы сделать несколько самых ударных мазков.

— Будет, будет. И так похоже, — подторапливали женщины.

— А ничего, не зря пять лет учили, — сказала Анфиса и, подбоченясь, подошла поближе, чтобы лучше разглядеть детали. — Это кого же ты в картину пристроил? Ивана Дементьева? Так он здесь и не пасет никогда. Ну, ты даешь! Так-то, значит, чего хочешь может впихнуть, а мы гадайте.

— Нечего гадать. Все, как надо, изображено… Земля наша — рай. И люди тут — работники. — Леонид начал философствовать. — Все сущее на земле есть рай, если по-хорошему разобраться. Изображать, конечно, надо только то, что дорого, чем живешь. Тогда всем понятно будет…

— Первое достоинство всякой картины — быть праздником для глаз, — вспомнил я высказывание Делакруа.

— Подходяво… Любо поглядеть, — похвалила Анфиса. — А у сына лучше.

Алеша нарисовал свое солнце. Без теней, полутеней и бликов, но получилось оно не плоское, а трепетно-живое, ласковое.

— Молодец! — восхищенно молвил я и взял сына на руки, прислушался к его дыханию. Над поляной, над гулкими лесами прошел металлический шелест реактивника. Алеша прижался ко мне. И вновь я почувствовал, как бьется взволнованное сердце.

— Верно, победил Алешка! — подтверждали женщины.

Верно… Победил Алеша. А мой этюд, как бы я этого ни хотел, никогда уже не наполнится таким доверчивым светом, потому что вошла в него часть моих дум и тревог.

Все вместе возвращались к машине. Сын с достоинством нес рисунок. Волнисто плыло в вечерней синеве над скошенной трын-поляной, заставленной свершенными стогами, большое оранжевое солнце. И каждому из нас казалось, что до заката очень далеко. Пусть дольше верит в свое солнце мой мальчик, пусть счастливый улыбается он…

Короткие рассказы

Рябиновые гроздья

Кружатся, редеют листья, устилают еще не остывшую землю. Кроны деревьев похожи на кружева. Стволы берез стали еще белее, и только на освещенных солнцем опушках они по-летнему сиреневые. Под тяжелыми ветвями елей проходишь, словно под сводами храма. В зеленом сумраке, под тревожные лесные шумы представляешь себя в далеком робком детстве.

И вдруг там, в новом просвете, вспыхнула и заискрилась рябина! А дальше другая, еще ярче. Кажется, они излучают тепло, так красны их гроздья. И хочется оглядеться вокруг, поискать еще такую же. И находишь. И радуешься.

Гудит лес, волнами раскатывается этот гул во все стороны. Листобой гуляет, куролесит и гасит листья, а рябины все светят и светят.

Падут заморозки, пройдут первые непроглядные снегопады. И прилетят к рябинам птицы. И придет человек, осторожно сломит несколько веток, унесет в деревню, домой. И повесит на чердаке под самой крышей, у самого окна, чтобы каждый прохожий мог видеть алые гроздья…

В нашей деревне возле каждого дома растут рябины. Бревенчатые дома будто мрачнеют, если нет поблизости хотя бы маленькой рябинки. Сквозь годы и расстояния греет это домашнее тепло рябинового света.

Рябины дороги мне с тех военных лет, когда не только что о сахаре — о настоящем хлебе не решались вслух вспоминать. Мы бегали по первым заморозкам к манящим рябинам, носили греющие ягоды на чердаки, а средь зимы мама выдавала нам по веточке…

Не могу представить ни детство, ни родную деревню без этого дерева. А разве осень без рябинового света можно представить?