Колька набрал в грудь как можно больше воздуха, раздул щеки, оттолкнулся палками и поехал вниз по хорошо накатанной лыжне. И лыжня-то была некрутая, с единственным поворотом возле куста можжевельника, а он не смог управить: струсил, наверное, на повороте и упал…
Я подбежал к нему. И сразу за лыжи взялся: «Снимай, больше никогда не получишь! Видишь, трещинка». Эта маленькая задиринка, конечно, и раньше была, но мне хотелось упрекнуть Кольку. Он это понял. И сказал горделиво:
— А я и сам сделаю лыжи, вот так!
Только на следующий день он пришел ко мне с вопросом: «А из чего твои лыжи сделаны?»
— Из березы.
— Я из березы делать не буду. Березы нельзя рубить. Папа говорил, что это самое красивое дерево.
— Лыжи только из березы и делаются. Из осины не идет, какие лыжи из осины — хрупкие больно.
Мы вместе искали самую ровную, самую стройную, гладкоствольную березу. Помогали нам и другие мальчишки. Петька — сосед, тот, что на год меня старше, сказал: «Дай-ка, Никола, топор».
— Чего будешь делать?
— Вот эти две срублю. Из которой лучше получатся лыжи, узнаем.
— Не надо, Петь, — попросил Колюня. — Не надо, ладно?
Петька стоял на своем. Он обмял снег, постукал обухом — зазвенела береза, вздрогнула, шевельнула ветвями, уронила с веток белый пух.
— Зачем ты разбудил ее? — спросил Колюня.
— Чего ты сказал?
— Спала ведь она…
— Эх ты, деревья не спят, они замерзают на зиму, они неживые.
— Нет, живые. Я не хочу, не хочу лыжи делать! И кататься никогда не буду. — Колюня толкнул Петьку и схватился за топорище. — Не дам!
На следующее утро тетя Варя, мать Колюни, поехала в райцентр покупать лыжи. Но их тогда в магазине не продавали. Она вернулась ни с чем. В тот же вечер вытащила на улицу скамейку, поперечной пилой отпилила один конец и завострила его топором. Это она сделала колышку. «Вот тебе, катайся! Или хуже?!» — сказала. Но сын не послушался, не стал кататься на колышке, ему хотелось на лыжах…
Он перестал выходить на гору. А потом заболел скарлатиной. Мы долго думали, чем бы порадовать больного друга. И тогда я решился, принес лыжи, положил на постель рядом с Колюней.
— Они твои теперь, ладно. Возьмешь?