Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

«Пропадешь с таким сбродом», — подумал капитан и сказал, что будет выполнено.

— Пойдете на помощь Сиверцеву, — приказал Барташов и, пристально взглянув в глаза капитана, в их странную, будто изболевшую глубь, добавил: — Немедленно пойдете! Поступаете под его команду.

У Пименова потускнели сизые, гладко выбритые скулы. Лицо недобро напряглось. Первый раз за все время подполковник подчинял его, начальника разведки, командиру стрелкового батальона.

Замертвевшими глазами, пересилив что-то внутри себя, капитан вяло ответил: «Слушаюсь» — и попросил распоряжения выполнять приказ.

— Выполняйте!

Через десять минут полсотни солдат под командой начальника разведки начали переправу. Из хозвзвода удалось найти человек пять. Капитан приказал разведчикам отыскать старшину Маслова. Он хотел взять его за реку, ткнуть в огонь, куда шел сам. Но оказалось, что Маслов срочно отправился в дивизионный тыл выполнять приказ майора Андреясяна.

«Хитер, сволочь!» — подумал Пименов и позавидовал ловкости бывшего парикмахера.

ГЛАВА 16

Разведчики сгрудились у разбитого дота. Вокруг грохотал бой. Роты капитана Сиверцева все еще дрались в траншеях, раздвигая захваченный плацдарм. Крохотный зазубренный «пятачок», на который скопом бросались контратакующие немецкие автоматчики, который долбили из пушек и минометов.

Когда через реку перебрался второй батальон, Сиверцев пошел в атаку на вторую линию траншей. Она проходила в полукилометре от первой по опушке низкорослой и густой сосновой посадки. Перед посадкой было поле, ровное как расстеленная плащ-палатка. Пустошь заросла диким клевером и красно-желтыми табунками иван-да-марьи. Дернина была слабой, и взрывы вывернули на пустоши черные оспины.

Когда роты выскочили на поле, немцы накрыли их таким огнем, что половина атакующих осталась лежать, а уцелевшие уползли обратно.

Комбаты, оценив обстановку, решили, что кидаться на вторую линию траншей бесполезно, и приказали усилить натиск на фланги. Если не удастся пройти вглубь, то не мешает раздвинуть пошире этот проклятущий «пятачок».

Цепочка рот, удерживающих отбитый участок первой траншеи, была жидкой. До предела растянутая тонкая ниточка. Нажми на нее — и она лопнет, расползется, а смять концы не составит труда.

Это понимали все. Понимал Сиверцев, требовавший подкреплений, понимал лейтенант Нищета, сидевший в развороченном доте, хотя и имел право отвести остатки штурмовой группы под укрытие берегового откоса и подождать, пока батальоны, которым разведчики проткнули щелку в обороне противника, покрепче сядут в траншее.

Мог отвести… Но Нищета знал, что он этого не сделает, даже если получит приказ Барташова. То, что заставляло разведчиков оставаться в цепи, было выше приказа. Долг не позволял разведчикам уйти, хотя они и сделали свое дело, хотя осталась их в живых половина…

Немецкие батареи, скрытые за лесом, вдруг прекратили обстрел. Смолк рыкающий, клекочущий посвист снарядов, скрипучее шелестение мин, оглушающие разрывы. Казалось, устали немцы, а может, поняли, что артогнем не выковырнешь из траншеи упрямых «иванов».

На плацдарм, на солдат, обалдевших от грохота взрывов, навалилась тишина. Она ошарашила неизвестностью, накаленной и непонятной.

— Гляди-ка, кончилась стрельба, — удивленно сказал Юрка Попелышко и вытер рукавом лицо. — Смотали фрицы манатки! Теперь и покурить можно… А здорово мы им по морде дали, товарищ лейтенант!

Нищета повернул грязное, со ссадиной на лбу лицо и недовольно поглядел на Юрку.

— Ты, курский соловей… Рано расчирикался, — хмуро сказал он, — Гляди, как бы мы еще сами кровью не умылись…