— Что ты все про наличник колоколишь? — взялась она за меня. — Матвей родительское мастерство сберег, а ты забыл, как топор в руках держать… Думаешь, мы не понимаем, как Матвею с нами тошно канителиться? Другой бы на его месте укатил в город — и поминай как звали!.. Ты, Матвеюшка, на меня не сердись. Про глаз-то я тебе вгорячах сказала.
— Ладно уж, Устинья. — Матвей улыбнулся своей застенчивой улыбкой, от которой неузнаваемо светлело его обветренное, в оспинах лицо.
— Нет, не ладно, — перебила его тетка. — Доведись до дела, Устинья тебе своего глаза не пожалеет.
На другой день я вспомнил, что тетка не раз возвращалась с колхозного огорода, держа руку под полой ватной куртки, и быстро проходила в холодную заднюю комнату.
Я решил разобраться во вчерашней истории. Когда тетка ушла на работу, я взял лестницу и, сделав вид, что обмеряю наличник, заглянул в окно задней комнаты. На полу стояли два продолговатых ящика с капустной рассадой, заботливо политой водой. Я не очень разбираюсь в капустных делах, но рассада в теткиных ящиках показалась мне очень схожей с той, которую Матвей нашел на крыльце.
Вечером я высказал тетке. Вопреки ожиданию она не рассердилась, а ласково сказала мне:
— Ты, дитятко, в чужие окна нос не суй… Это дела наши семейные, колхозные. Мы тут уж сами разберемся. У меня рук, что ли, нет, чтобы рассаду вырастить? Дело не хитрое.
Мне не понравилась ласковая улыбочка Устиньи и недоверчивый блеск ее глаз. Я понял, что в истории с капустной рассадой тетка сторонится меня.
Стало ясно, что здесь, в родном краю, я теперь отрезанный ломоть, пришлый человек.
С этого дня я без отрыва сел работать над повестью. Надо было скорее возвращаться домой.
Когда я заявил тетке, что собираюсь уезжать, она напомнила:
— Обещался мне подсобить дров к зиме припасти… Надо бы плот пригнать, а то скоро по реке сплав пойдет, тогда без дров останешься.
Через два дня, вооруженный пилой и топором, пошел я вместе с Устиньей к морю.
По низменному болотистому берегу, утыканному пучками рыжей травы, на многие километры был разбросан плавник. Из него в устье реки надо было собрать плот. Подождать, пока прилив поднимет плот, и сплавить его вверх к деревне.
Тяжелый, сырой плавник, казалось, был прикован к земле. Вырубив две березовые жерди, мы ворочали ими как, рычагами. Что было сил я всаживал рычаг под бревно и, наваливаясь всем телом, подвигал плавник на десять-пятнадцать сантиметров. Под ногами чавкала глина, при каждом ударе рычага в лицо летели грязные брызги. Плечи болели от непрерывных рывков.
А многие бревна, которые мы выбрали для плота, лежали от воды метров за пятьдесят.
— Навались, Андреюшка, — командовала тетка. — Взя-ли!..
У меня от усталости дрожали колени, я цеплялся носками тяжелых резиновых сапог за каждую выбоину, спотыкался о камни, а тетка, не показывая и виду, разборчиво осматривала плавник, выбирала бревна без гнили.
— Ты не рви, ровней наваливайся, — советовала она, поворачивая круглое, красное от натуги лицо. — Бревна не хребтом, а умом ворочать надо.
Рычаг в ее руке ловко входил под бревно и частыми нажимами перекатывал его, а я свою березовую жердь старался засунуть подальше, чтобы приподнять сырое бревно и разом сдвинуть его в сторону.
ebooksa