Когда Орехов уходил на задание, командир разведвзвода лейтенант Нищета сказал, что прошлой ночью пехотинцы слышали на немецкой обороне звук пилы, и попросил разобраться, что бы это могло означать. Может, новые блиндажи строят, а может, просто дрова на передке пилили?
Сейчас разведчики лежали в сотне метров от немецкой траншеи и слушали разные звуки, которые в обычное время люди не замечают. В утренней тишине звуков было много. Хрустел наст под ногами часовых, раздавались приглушенные голоса. Кто-то ругался скулящим голоском, брякали котелками.
Звуков пилы разведчики не услышали. Не слышно было, чтобы и кололи. Видно, матушке пехоте померещилось. Не просто через реку услышать, что немцы в траншее пилят. Для этого слух требуется музыкальный, а пехотинец зимой норовит шапку плотнее натянуть и в воротник уткнуться.
— Пожуй, Орехов, — прошелестело возле уха, и Николай увидел сухарь.
Лицо Петухова, обветренное и губастое, с мелкими морщинками у глаз, было, как всегда, спокойным. Хладнокровию и выдержке этого вологодского колхозника завидовал весь взвод. Не было такой силы, которая заставила бы Василия Петухова испуганно шарахнуться, кинуться без оглядки, засуетиться неловко, без толку.
Петухов, по мнению Николая, был человек с чудинкой. Однажды он признался старшему сержанту, что ему на войне нравится.
Когда Орехов вытаращил глаза, услышав такую штуку, Петухов разъяснил почему. Оказывается, до войны жизнь у Петухова была хоть в петлю полезай. Покладистого и мягкосердечного Василия женила на себе соседка-вдова, на десять лет его старше, да с четырьмя ребятишками.
— Месяца два прожил — как по маслу катилось, а потом как по чертовым головам, — признался Петухов.
— Зачем же ты женился?
— Ребятишек ейных жалко стало… Била она их, елкин гриб, без совести и ругала.
Характер Пелагеи после свадьбы не поправился. Под горячую руку она стала поколачивать и мужа. Сдачи Василий дать стеснялся. К тому же знал, что рука у него тяжелая, и опасался ненароком изувечить строптивую жену.
Колхоз, где работал Петухов, был захудалый.
— Раньше мы берестяные коробья плели, а как в колхоз вступили, коробья делать воспретили. Сейте, говорят, пшеницу. Не родит она у нас, холодно ей… Помидоры еще, помню, велели сажать — новые культуры осваивать… В общем, доработались так, что с хлеба на воду. Одной картошкой семью не укормишь. Я по вечерам всякую обутку шил и зашивал, столярничал, тем и поддерживал ребятишек, а сам уж как придется… Когда в армию забрали, так досыта есть стал…
— На войне ведь убить могут, — сказал Орехов. — Не боишься?
— Судьба придет, так и на гулянке умрешь, — отмахнулся Василий. — Вон у меня двоюродный брат, он на пасху яйцом задавился. На спор крутые яйца глотал, а смерть и приди. Разве может человек знать, где его жизнь кончится?
Помнится, выкурили они тогда с Петуховым по доброй самокрутке, и под конец разговора Василий сказал Николаю:
— Как подумаю, что после войны придется мне к Палашке возвращаться, аж волосья под шапкой шевелятся… Ты только ребятам не говори… Зубоскалить, елкин гриб, начнут, а я этого не люблю.
В немецкой траншее что-то приглушенно звякнуло, металл о металл, раздался надсадный скрип дерева, нестройный гомон голосов.
Орехов повернул голову и встретился с вопросительным взглядом напарника. Маленькие, острые, как шильца, глаза Петухова настороженно блестели в глазницах.
Металлический скрежет повторился, но потом земля вздрогнула от глухого удара.
ebooksa