Смертельные враги

22
18
20
22
24
26
28
30

— До свидания, сударыня, — ответил Пардальян, глядя ей прямо в лицо.

Эспиноза проводил ее; когда они проходили через потайную комнату между выстроившимися в две шеренги стражниками, Фауста произнесла чуть слышно, холодным тоном:

— Надеюсь, что он не выйдет отсюда живым.

Несмотря на всю свою выдержку, великий инквизитор невольно содрогнулся.

— И однако же, сударыня, он поставил себя в подобное положение ради вас! — с необычной для себя резкостью воскликнул он.

— Что за важность! — откликнулась Фауста. И добавила презрительно:

— Неужто вы так слабы духом, что позволяете себе останавливаться перед чем-то, поддавшись одним только чувствам?

— Мне казалось, вы его любите? — спросил Эспиноза, пристально глядя на нее.

Теперь настал черед Фаусты вздрогнуть. Вся напрягшись, задыхаясь, она прошептала:

— Вот потому-то я и желаю так страстно его смерти!

Эспиноза, не отвечая, взглянул на нее, а затем, церемонно поклонившись, приказал:

— Проводите принцессу Фаусту со всеми подобающими ей почестями.

И в то время как медленной и величественной поступью Фауста проходила перед салютовавшими ей солдатами, Эспиноза возвратился к спокойно дожидавшемуся его Пардальяну и продолжил как ни в чем не бывало только что прерванную беседу:

— Кабинет, где мы находимся, — это чудо машинерии, творение арабских мастеров, не знающих себе равных в искусстве механики. С того самого мгновения, как вы сюда вошли, вы были в мой власти. Я смог, ничем не привлекая вашего внимания, отдать приказы, которые исполнялись бесшумно и мгновенно. Я сумел бы одним движением, значение которого вы бы даже и не поняли, заставить вас исчезнуть в долю секунды — в полу, на котором вы стоите, как и повсюду здесь, скрыт механизм… Согласитесь — все было замечательно придумано, чтобы свести на нет всякую попытку сопротивления.

— Согласен, — произнес Пардальян почти не разжимая губ, — вы в совершенстве владеете искусством устраивать западни.

На лице Эспинозы промелькнула тонкая улыбка, и, никак не обращая внимания на слова шевалье, он продолжал:

— Вы видите, господин де Пардальян, если я пошел навстречу вашим просьбам, то исключительно из уважения к вашей особе. А что до количества воинов, выставленных мною в противовес вам, то оно красноречиво говорит о том восхищении, какое я испытываю перед вашей необыкновенной силой и отвагой. А теперь, когда вы увидели, что я согласился на ваши условия, лишь желая оказать вам любезность, я спрашиваю вас: не согласитесь ли вы побеседовать со мной?

— Как, сударь! — воскликнул Пардальян. — Вы с таким пылом доказываете мне то, что и так ясно, как Божий день? Я всецело в вашей власти, я, можно сказать, связан по рукам и ногам, и вы еще спрашиваете меня, соглашусь ли я с вами побеседовать?.. Клянусь честью, вот занятный вопрос!.. Если я откажусь, ваши агенты, которых вы тут повсюду расставили, набросятся на меня и изрубят на мелкие кусочки, словно рябчика на паштет… Если только прежде вы сами движением, значение коего я даже и не пойму, аккуратно не отошлете меня к праотцам, приказав обрушить пол, в который искусные арабские мастера встроили разные механизмы… Если же, напротив, я соглашусь, то не станете же вы думать, будто меня вынудил к этому страх?

— Это справедливо! — коротко ответил Эспиноза. Он повернулся к своим людям:

— Пусть все удалятся. Вы мне больше не нужны.