Словно опасаясь замечаний и расспросов, миссис Хемли торопливо заговорила:
— Итак, милое дитя, расскажите мне все. Это не сплетни, потому что я не обмолвлюсь ни словом, да и недолго здесь пробуду. Как идет жизнь: новая матушка, добрые намерения? Позвольте помочь вам чем смогу. Наверное, дочке я была бы полезна, а вот сыновей понять трудно. Так что поведайте все, что считаете нужным, не бойтесь неприятных подробностей.
Даже со своим малым познанием болезней Молли сразу уловила лихорадочный характер этой речи. Интуиция или некое иное подобное чувство подсказало, что следует начать долгую историю о множестве событий: о свадьбе, жизни в доме сестер Браунинг, ремонте в доме, леди Харриет и многом другом — причем таким легким и спокойным тоном, чтобы миссис Хемли могла отвлечься от собственных невзгод. Миссис Хемли, однако, заметила, что девушка ни словом не обмолвилась о домашних неприятностях, и поинтересовалась:
— Вы с миссис Гибсон как, ладите?
— Не всегда, — призналась Молли. — Мы еще плохо знаем друг друга.
— Сквайр вчера вечером вернулся страшно рассерженным, и то, что он рассказал, мне очень не понравилось.
Эта рана еще не зажила, но Молли решительно хранила молчание, стараясь придумать другую тему для разговора.
— Ах, понимаю, дорогая! — воскликнула миссис Хемли. — Не хотите делиться своими неприятностями. Но все же вдруг я сумею помочь.
— Не думаю, что об этом следует говорить, — очень тихо сказала Молли. — Папа вряд ли одобрит. К тому же вы и так мне помогли — вы и мистер Роджер. Его полезные советы придают мне сил.
— Да, Роджеру можно доверять. Ах, милая, мне так много нужно вам сказать, но это чуть позже, а сейчас надо принять лекарство и постараться уснуть. Я так быстро стала уставать. А вы умница и гораздо сильнее меня, так что можете обходиться без сочувствия.
На сей раз Молли поселили в другой, более далекой комнате. Горничная объяснила, что госпожа не хотела беспокоить ее по ночам, а это было бы неизбежно в прежней спальне. Сюда же звуки не проникали, девушку никто не беспокоил, и лишь во второй половине дня хозяйка за ней прислала и со свойственной хроническим больным многословностью поведала о семейных бедах.
Миссис Хемли усадила Молли рядом на низкую скамеечку, взяла за руку и, глядя в глаза, чтобы сразу заметить каждую искру сочувствия, начала свой рассказ:
— Осборн так глубоко нас разочаровал! До сих пор не могу поверить. А уж как рассердился сквайр! Ведь он потратил столько денег! Чтобы оплатить счета, пришлось занимать у ростовщиков. Он, конечно, пытается бодриться, потому что боится нового приступа, но я все равно чувствую. Ему пришлось к тому же вложить средства в осушение земель в Аптон-Коммон, но это повысит стоимость поместья, а потому мы решили не экономить на том, что в конечном итоге принесет пользу Осборну. И вот теперь сквайр утверждает, что вынужден заложить часть угодий из-за долгов, а ведь это ранит его в самое сердце. Чтобы отправить обоих сыновей в колледж, ему пришлось продать много древесины. Осборн… О, каким чудесным, невинным мальчиком он был! Наследник, к тому же такой умный! Все твердил, что наверняка получит стипендию и место в колледже. И поначалу так и было, а потом все пошло прахом. Не знаю, как и почему это случилось, и оттого еще хуже. Возможно, сквайр написал ему гневное письмо, и это оборвало доверие. Но ведь мальчик мог бы сказать мне. Думаю, если признался бы, когда был дома, лицом к лицу, возможно, и сумела бы помочь. Однако он ничего не сказал, а теперь сквайр запретил ему здесь появляться до тех пор, пока не погасит долги из своего содержания. Только представьте: заплатить больше девятисот фунтов, получая двести пятьдесят в год! А Роджер? Что, если у него накопились долги? Он, как младший сын, получает всего двести фунтов в год. Сквайр приказал остановить работы по осушению, и я теперь не сплю ночами: думаю о несчастных семьях уволенных рабочих. Но что же делать? Я никогда не была сильной и, наверное, часто проявляла экстравагантность в привычках. К тому же это семейные традиции — осушать земли. Ах, Молли! Кто бы мог подумать, что такой умный мальчик, способный писать чудесные стихи, может поступить дурно? И все же, боюсь, он совершил что-то неприглядное.
— И вы даже не предполагаете, на что потрачены деньги? — робко спросила Молли.
— Нет, и это ужасно. Одни лишь счета: от портных и переплетчиков, за вино и картины — составляют около пятисот фунтов. Траты невероятные для таких простых людей, как мы, но можно представить, какова современная роскошь. Но ведь есть еще деньги, ушедшие неизвестно куда! Мы узнали о них от лондонских агентов сквайра, которые выяснили, что некие бесчестные юристы ставят под сомнение майоратное наследование! Но, Молли! Хуже всего… даже не знаю, как выразить… Все это подкосило здоровье сквайра, дорогого моего супруга. — Миссис Хемли вдруг истерично разрыдалась, но, несмотря на попытки Молли ее остановить, все равно продолжала говорить: — Он взял первенца на руки и благословил прежде, чем я его поцеловала, и всегда так любил своего наследника! А уж как его любила я! Порой мне даже казалось, что мы обделили Роджера.
— Нет, я уверена, что это не так! Мистер Хемли так предан семье! Думает только о вас. Может, он мало говорит о своих чувствах, но это все равно заметно. Милая, милая миссис Хемли, — продолжила Молли, решив сразу высказать все накопившиеся мысли. — Возможно, не следует осуждать мистера Осборна? Мы ведь не знаем, на что он потратил деньги: он так добр, что вполне мог кому-то помочь — бедняку, больному или, например, разорившемуся торговцу…
— Не тешьте себя иллюзиями, дорогая, — перебила ее мадам, горько усмехнувшись. — Остальные счета поступили от торговцев с жалобами на неуплату.
Молли на миг растерялась, но быстро сообразила:
— Что, если его оговаривают? Мне доводилось слышать, что в больших городах торговцы обманывают молодых людей.
— До чего же вы добры, дитя! — печально воскликнула миссис Хемли, благодарная девушке пусть за наивную, но искреннюю и горячую поддержку.