Илья отошёл сам.
Оркестр заиграл так, что в глазах потемнело, в ушах появился звон. Трубач, выдувая последние вздохи, старался выжать из людей как можно больше слёз. Звон медных пытался перекричать пение трубы. Стоило утихнуть звону, труба вновь заставляла сердца людей заходиться горем.
Чей-то голос отдавал команды. Люди с повязками на рукавах их выполняли.
Всё, что происходило вокруг, виделось Богданову сквозь пелену тумана, особенно когда начали опускать гроб. Сам не зная зачем, он вдруг вытянулся во фронт, при этом сжал кулаки так, что ногти, впившись в ладони, оставили на них след.
Очнуться заставили удары комьев земли о крышку гроба.
Илья вдруг понял, что больше никогда не услышит смех отца, не почувствует прикосновения его рук, которые почему-то в даже самые грозные для маленького Богданова минуты излучали чудодейственное тепло. Желание спуститься в могилу, открыть гроб и ещё раз взглянуть на родное лицо оказалось настолько мощным, что Илья, сам не понимая зачем, шагнул к краю могилы. Правая нога уже была занесена над ямой, пугающей суровостью, как чьи-то руки, подхватив его, оттащили в сторону. Усадив на раскладной стульчик, уже другие, явно женские руки поднесли к носу смоченную нашатырём ватку.
Сделав вдох, Богданов почувствовал, как холод, проникнув за воротник, начал методично ощупывать тело. Стало не по себе. И тогда он попытался заставить себя собраться с мыслями, словно только так мог помочь телу согреться. Попытка оказалась провальной, холод не давал возможности думать о чём-то хорошем.
«Не думать ни о чём, разве такое возможно? Мозг не может жить без мыслей. Оказывается, может! Ещё как может! Пустота вокруг, и только ухающие над ухом удары барабана и этот надрывный стон трубы».
С кладбища возвращались группами. Кое-кто, сославшись на дела, поспешил в Москву. Кто-то ушёл чуть раньше. Кто-то, в основном местные жители, задержались на кладбище с целью навестить умерших родственников. Как бы то ни было, опоздать на поминки означало проявить неуважение к памяти покойного, поэтому все, кто намеревался посетить дом Богдановых, направлялись в сторону посёлка, переговариваясь между собой о том, как трудно в столь непростое время сохранить семейный уклад.
Илья шёл рядом с матерью.
Та всю дорогу держала сына под руку, будто боялась, что отпустит, и произойдёт нечто, что может навредить его здоровью.
Богданов, понимая это, старался идти медленнее, чтобы размер его шагов совпадал с размером шагов матери.
В посёлок входили, когда часы показывали четверть пятого.
Пройдя мимо сельсовета, процессия повернула в сторону магазина, от которого до дома Богдановых было, что называется, подать рукой.
Увидев два стоявших рядом чёрных автомобиля, Илья не сразу понял, что в Никольском появились те, кого он не столько ненавидел, сколько призирал, ощущая при этом редкостное, но самое искреннее из всех существующих на свете чувств, чувство омерзения.
По тому, как взяла его под руку мать, до Богданова дошло: «Гришин приехал засвидетельствовать соболезнования».
«Какое кощунство, убить и продолжать издеваться,» -
подумал Илья.
Желание подойти к автомобилю и, не дожидаясь, когда находящиеся внутри люди начнут покидать салон, врезать кирпичом по лобовому стеклу, да так, чтобы все поняли, кто виновен в смерти отца, оказалось выше разума.
Освободив руку, Илья собрался было шагнуть в сторону чёрных монстров, как вдруг мать, тронув сына за рукав пальто, произнесла: «Не надо. Я сама».
ebooksa