Он, очевидно, хотел напомнить, как был ко мне всегда заботлив и как сегодня предлагал ради меня отсрочить свой побег. Я ему сказал, что он революцию решает только как математическую задачу.
— Как психологический тип, ты, Павел, революционер сентиментального склада, — ответил он мне с победоносной иронической улыбкой, спокойно крутя клинышек своей бородки. — Ты психологически отстал лет на шестьдесят. А я пришел в революцию путем теории, а не чувства. Бедняки, несчастные и обездоленные, меня как бедняки и обездоленные не интересовали никогда. Ничего тут, впрочем, оригинального нет. Революция стала наукой. Ясно ведь, если я понял историческую миссию пролетариата как класса, следует ли из того, что я должен преклоняться перед всяким отдельным пролетарием, когда этот отдельный пролетарий дурак, свинья и прочее? А вы мне суете под нос путаную крестьянскую мелкобуржуазную башку, да еще преглупую и прескучную. Я вообще не люблю, не понимаю крестьян, не люблю соловьев, разные рощицы, пейзажи, не люблю квас, лампадное масло. Революции пролетариата нужна стратегия, а не народолюбское сюсюканье. А тебя поскреби, ты — патриот «стиль рюс».
— А тебя, Лефортовский, поскреби — ты ищешь в революции только авантюры.
— Ах, значит, я авантюрист?
— Я не приписываю тебе никакой корысти.
— Ах, значит, я бескорыстный авантюрист!
Он презрительно пожал плечами, взял свою порцию рыбы и хлеба и гордо «вынес» себя из комнаты.
В шахматном клубе я провел весь вечер. Я был все время опьянен ожиданием и тревогой. Пришел в клуб сам господин исправник. Неужели ради меня? Он остановился перед доской, на которой я играл.
— Ваше положение хуже, — сказал он мне.
Мой партнер подморгнул мне и объявил:
— Сдаюсь! — хотя действительно положение его было лучше.
Я подхватил маневр:
— Мат неминуем на девятом ходу.
— Позвольте, то есть как — на девятом ходу? Так далеко рассчитали? — поразился исправник.
Но мой партнер смахнул фигуры с доски.
— Завтра зальюсь на несколько дней на Слободку, — сказал я, — там игроки посильнее.
Я собрался уходить из клуба минут за десять до закрытия. Мария Федоровна долгим взглядом простилась со мною. Кто-то сказал, что по дороге в клуб Мария Федоровна чуть не отморозила себе руки. Я обронил мимоходом:
— Когда будете, Мария Федоровна, дома, посмотрите в карманах вашего драпового пальто: там ваши варежки.
Она укоризненно покачала головой.
Придя домой, я первым делом отрезал ножницами свою черную длинную лопатообразную бороду и затем побрился. Вместо свирепого бородача я увидел в зеркале худого бледного юнца. Прошлым летом, когда мой этап проходил через Архангельск, меня сфотографировали там с бородою. Пусть теперь попробуют узнать меня по фотографии, если исправник узнает и телеграфирует о побеге раньше, чем я приеду в Архангельск.
ebooksa