Я ответил:
— Охота тебе терять еще время на прощания. Поезжай не прощаясь, а то опоздаешь.
Потапычу, видно, стало так не по себе, что он даже развязал кушак на тулупе.
— Да это вот все сват: говорит, стражники стали наезжать, проверяют, нюхают; кабы раньше, говорит, знал, не взялся бы; греха, говорит, наживешь. Ну, не осуди, значит, Павел Иванович. А с ним, со сватом, ты покруче будь, покруче, а главное, на водку не жалей, Павел Иванович.
И, наконец, Потапыч решился выговорить самое главное:
— А может, и прикинешь ему немножко к сговоренной цене…
Ясно было, что надо сделать какой-то ход — или мы отдадимся свату на разграбление. Мы переглянулись с Сундуком и, кажется, одинаково оценили положение. Я взялся за шапку и сказал Сундуку:
— Значит, едем и мы обратно.
Сундук подтвердил:
— Мы таковские, нам все едино: не вышло — не надо.
Потапыч остолбенел, не ждал этого:
— Да троих-то, не кормя, и лошадь не довезет.
— А ты покорми, нам не к спеху.
— Рассветет — на стражников напоремся.
— А мы скажем стражнику, что в гости, мол, к теще на блины катались.
Уговорам Потапыча мы не поддались:
— Вези обратно.
Потапыч готов был сделать теперь что угодно, лишь бы отделаться от нас. Оделись, вышли во двор. Я начал прилаживать в санях сенцо, как сесть поудобнее. Тогда дрогнул и сват. Мировая была заключена на том, что отвезет нас сват по сговоренной цене, что мы день пересидим у него, он приготовит лошадей, перед отъездом разопьем четверть ведра водки и, как только деревня заснет, отправимся на Малую тайболу.
Потапыч уехал.
Сон нам не удался. Не до сна было. Часов в одиннадцать утра вошел в горницу сват.