— Вот они-с желают видеть хозяина.
— Вам папашу лично?
— Да, лично.
— Пройдите в теплушку, сделайте одолжение.
Я вошел в кирпичную пристройку к магазину. В углу топилась печурка. На столе стоял медный чайник. Старик считал на счетах.
— Я к вам от Марии Федоровны.
Мария Федоровна давала уроки музыки его внучатам. Старик не обернулся, пока не подвел итог на костяшках. Затем отодвинул счеты.
— Присядьте.
Я назвал себя. Старик закивал головой: слыхал, мол.
— Я пришел просить вас, господин Лужников, дайте мне взаймы сто рублей.
Старик не двинулся. Только неторопливо зашевелил губами и вроде с грустью прошептал:
— Сто рублей! Сто рублей!
— По приезде на место я немедленно переведу вам.
Старик опять шевельнул губами. Я замолчал. А он и не собирался отвечать. Какой-то инстинкт мне подсказал, чего он ждет. Он, очевидно, догадывался, в чем дело, и ждал, доверюсь я ему или нет.
Мария Федоровна рассказывала про этого сурового старика, что он считал себя «последователем графа Льва Николаевича Толстого».
— Я хочу бежать из ссылки, господин Лужников. Мне не хватает ста рублей.
Старик быстро встал. Подошел к железной двери, которая вела в магазин, и наложил крючок. Затем пересек теплушку, не взглянув на меня, и скрылся в маленькую дверцу в задней стене. Я слышал, как щелкнул извне ключ в замке.
Гм, странно! Я огляделся: на окне железная решетка. Как будто я в ловушке. Но если это ловушка, то со стороны магазина крючок-то наложен изнутри, я легко могу его открыть и выйти; в магазине-то ведь не предупреждены. А может быть, он их сейчас предупредит? Может быть, надо действовать скорее?
Время шло. Старика не было. Не возвращался старик. Я не сделал ни одного движения. Какая-то непонятная гордость не позволяла мне даже шевельнуться, даже переменить позу. А он все не возвращался.
И вот он входит! Он один! Никого не привел! Протягивает мне пачку.