Она и сама удивилась тому, как ровно и безжизненно звучал ее голос.
– Нет, что ты, все хорошо! Но мама пока не может прийти… Не сможет… Потому что… Давай лучше поговорим о тебе!
Наверное, ей нельзя было говорить о смерти мамы. Это сделает кто-нибудь другой, тот, кто умеет или думает, что умеет.
– Почему я жива?
– Потому что ты очень сильная и смелая маленькая девочка! – Следовательница постаралась улыбнуться еще шире.
– Нет. Почему я жива на самом деле? Я помню только, как была на крыше… Что со мной случилось?
Молодая следовательница была на грани паники, она готова была расплакаться, маленькая пациентка – нет. На ее глазах не было ни слезинки, в ее сердце – ни тени чувства, только пустота.
Ей нужно было время, чтобы понять, жива она все-таки или мертва.
– Тебе об этом расскажут позже, – неловко ответила следовательница. – Как ты себя чувствуешь? Ты можешь сейчас говорить со мной?
– Я же говорю.
– Да, да… конечно… Ты помнишь его? Того человека, который… который напал на тебя?
– Это он столкнул меня с крыши?
– Нет, но… Давай ты лучше поговоришь об этом с кем-нибудь другим?
Как странно… умерла она – а страшно было следовательнице. Ну да ладно. Пусть будет так, как она хочет.
– Хорошо.
– Вот и решили, – кивнула следовательница. – А теперь скажи, ты помнишь его?
– Да.
Она не забыла бы его, даже если бы хотела. Стоило ей закрыть глаза – и его образ появлялся в памяти, четкий и яркий, как фотография. Его глаза, его лицо, слова; она помнила каждую родинку, каждый крохотный шрам.
– Ты можешь описать его?
– Да.