Даниэль Деронда

– Я слишком счастлива, – ответила Майра. – А еще переполнена благодарностью ко всем вам и мистеру Клезмеру: он тоже был очень добр.

– Да, но только в конце, – решительно возразила Мэб. – Мог бы и раньше сказать что-нибудь одобрительное. Мне ужасно не понравилось, когда он сидел нахмурившись и не говорил ничего другого, кроме как «продолжайте». Я ненавидела его всего: от макушки до идеально начищенных ботинок.

– Глупости, Мэб. У него великолепный профиль, – возразила Кейт.

– Сейчас, но не тогда. Терпеть не могу, когда люди не выражают своего мнения, чтобы потом эффектно его подать. Кажется, что им жалко тебя осчастливить, предварительно не потрепав нервы. Но, честное слово, я все ему прощаю, – великодушно добавила Мэб. – Он пригласил меня аккомпанировать. Интересно, почему он решил, что я музыкальна? Не потому ли, что у меня выпуклый лоб и я выглядываю из-под него, как тритон из-под камня?

– Дело в том, как ты слушала пение, детка, – пояснила миссис Мейрик. – Поверь, у мистера Клезмера волшебные очки, сквозь которые он видит абсолютно все. Но что это за фраза на немецком, которую ты, ученая кошечка, с готовностью подхватила? – обратилась она к Майре.

– О, в ней нет ничего ученого, – ответила та, улыбнувшись сквозь слезы. – Просто я множество раз повторяла ее в качестве урока. Эти строки означают, что надежнее выступать – петь или делать что-нибудь другое – перед теми, кто разбирается в искусстве.

– Наверное, поэтому ты ничуть не испугалась, – заметила Кейт. – Но теперь пора обсудить, какое платье ты наденешь в среду.

– Не хочу ничего другого, кроме вот этого черного шерстяного, – ответила Майра и встала, чтобы показаться в полный рост. – Нужны только белые перчатки и какие-нибудь ботинки. – Она выставила напоказ маленькую ножку в войлочной туфельке.

– Вот идет Ганс, – объявила миссис Мейрик. – Стой смирно, пусть он выскажет свое мнение о платье. Художники лучше всех разбираются в женских нарядах.

– Но со мной ты, мама, почему-то не советуешься. – Кейт вскинула брови в шутливой жалобе. – Судя по всему, матушки ничем не отличаются от остальных людей, с кем приходится иметь дело. Они ценят девушек так же низко.

– Дорогая дочка, парни доставляют так много хлопот! Мы бы никогда с ними не справились, если бы не притворялись, что верим их рассуждениям, – ответила миссис Мейрик в тот самый момент, когда сын вошел в комнату. – Ганс, мы хотим услышать твое мнение о платье Майры. Случилось великое событие. Нас посетил мистер Клезмер и пригласил ее в среду выступить перед своими знатными гостями. Она считает, что это платье подойдет для концерта.

– Позвольте посмотреть, – потребовал Ганс.

Майра доверчиво повернулась, а он немного отступил и, чтобы лучше видеть, даже присел на низкую скамеечку.

– Все сочтут, что это платье отлично подходит для роли бедной иудейки, поющей для знатных христиан, – умоляюще проговорила Майра.

– Что ж, оно будет выигрышно смотреться среди модных шифонов, – с задумчивым видом заключил Ганс.

– Но не забирай себе всю бедность, Майра, – возразила Эми. – На свете множество бедных христиан, очень богатых иудеев и модных иудеек.

– Я не хотела никого обидеть, – попыталась оправдаться Майра. – Просто я привыкла думать о платьях как о сценических костюмах. И почти всегда играла роли, для которых нужны простые платья.

– А вот это вызывает у меня вопросы, – заявил Ганс, внезапно став таким же привередливым и строгим, каким ему показался Деронда в споре по поводу изображений Береники. – Платье выглядит слишком театрально. Незачем представлять вас в роли бедной иудейки – или иудейки вообще.

– Но ведь я такая и есть на самом деле. Нисколько не притворяюсь и никогда не стану другой, – возразила Майра. – Я всегда чувствую себя еврейкой.

– Но я совсем этого не ощущаю, – заявил Ганс, сопровождая признание преданным взглядом. – Какая разница, течет в совершенной женщине еврейская кровь или нет?