Даниэль Деронда

Деронда стал едва ли не таким же бледным, как Мордекай. Стремительно, подобно страху из-за надвигающегося потопа или пожара, в душе его возник ужас. Он боялся не только разочаровать человека, причитавшего истово, словно в предсмертной молитве, но и не оправдать возложенных на него надежд. Подчиняясь благородному инстинкту, прежде чем заговорить, Деронда бережно накрыл ладонью руку старика и только после этого неторопливо, словно сознавая, что может ошибаться, произнес:

– Вы не забыли то, что я сказал во время нашей первой встречи? Помните, что я не принадлежу вашему народу?

– Это не может быть правдой, – немедленно прошептал Мордекай, ничуть не удивившись.

Наступило молчание. Деронда не мог ничего ответить, сознавая, что эти слова: «Это не может быть правдой» – начали заражать и его. Мордекай же, слишком глубоко погруженный в важность духовной связи с Дерондой, чтобы следить за своей речью, неожиданно добавил:

– Вы не уверены в своем происхождении.

– Откуда вам это известно? – быстро спросил Даниэль, отшатнувшись от него.

– Просто знаю. Знаю! Иначе для чего вся моя жизнь?! – воскликнул он тихо, но настойчиво. – Скажите мне все. Скажите, почему отрицаете, что вы еврей?

Он не мог представить, что его вопрос заденет самую чувствительную струну собеседника. Неизвестность происхождения, которая питала единственную надежду Мордекая, постоянно была источником страданий для Даниэля, угрожая смениться болезненной правдой о матери. Однако момент обладал не только новым, но и торжественным смыслом: любая отговорка могла превратиться в подлый отказ исполнить возложенную на него миссию. После долгого молчания он с усилием заговорил:

– Свою мать я никогда не знал и не имею о ней никаких сведений. Ни одного мужчину я не называл отцом, но уверен, что мой отец – англичанин.

Голос Даниэля дрожал от волнения, когда он впервые признался этому странному человеку.

– Все определится. Все узнается! – торжествующе воскликнул Мордекай. – Я искал вас много лет, и наконец нашел. Значит, и остальное придет, непременно придет.

– Мы не должны забывать о том, что не всегда наши надежды осуществляются на деле, – напомнил Деронда, стараясь говорить как можно мягче: он не желал обидеть Мордекая, но и не хотел давать пищу его мечтам.

Лицо Мордекая сияло от счастья, и даже последние слова Деронды не омрачили его.

– Вы напоминаете мне о том, что я нахожусь во власти иллюзий, что вся история веры нашего народа – одна иллюзия. Принимаю все оговорки. – Здесь Мордекай на миг умолк, а потом склонил голову и хриплым шепотом изрек: – Так может стать и с моей верой, если вы превратите ее в иллюзию. Но вы этого не сделаете.

Пронзительность, с которой эти слова проникли в сознание, заставила Деронду еще глубже почувствовать, что наступил решающий момент и следует проявить твердость.

– Во всем, что касается моего происхождения, нет моей воли, – возразил он. – На мою дальнейшую жизнь оно не может иметь никакого влияния, и я не могу обещать, что постараюсь ускорить разоблачение. Чувства, пустившие корни в моей душе еще в детстве, могут помешать мне. Всему свое время. Я должен узнать, какой будет моя жизнь, если станет частью вашей.

Мордекай ответил, тяжело дыша:

– Вы непременно узнаете. Мы для того и встретились, чтобы вы это узнали. Ваши сомнения меня не смущают. Человек всегда находит свою дорогу: поначалу его шаги незаметны, подобно следам лесных зверей; а теперь это быстрые, победоносные шаги героя. Его мысль пересекает океан, а желания летят по воздуху. Но знает ли он свое назначение теперь лучше, чем когда-либо? Возможно, мои ожидания в отношении вас ложны. Это вас тревожит? Но я вас ждал, и вы пришли. Многие люди умирают от жажды, моих губ коснулась живительная влага. Что мне сомнения? Даже в тот час, когда вы придете и скажете: «Я отвергаю вашу душу. Я знаю, что не еврей и между нами нет ничего общего», – я не усомнюсь. Я буду думать только о том, что меня обманывают. Но знайте: этот час никогда не настанет!

В этих словах Деронда услышал новые ноты. Теперь речь Мордекая звучала скорее повелительно, чем умоляюще, – вся она дышала сознанием власти. В обычных условиях, несмотря на мирный характер, подобное перемена обращения не позволила бы ему пойти на уступки, но сейчас что-то сковывало сопротивление, удерживая его под спудом. Сильный человек, чей взор неизменно оставался спокойным, а ногти – розовыми от крепкого здоровья, который уверенно чувствовал себя в любом споре и считался излишне независимым в суждениях, в эту минуту ощутил себя покоренным этим страстно верующим в него, слабым стариком. Деронда ответил просто:

– Я готов исполнить ваши желания, насколько это для меня возможно. Я высоко ценю значение ваших трудов и ваших страданий. Но где мы сможем встречаться?