Даниэль Деронда

Между тем сэр Хьюго также увидел прошлое в новом свете. После долгого молчания, во время которого Деронда чувствовал себя человеком, чья вера рухнула прежде, чем он принял другую религию, баронет проговорил, словно исповедуясь:

– Возможно, Дэн, я был не прав, сделав то, что сделал. Возможно, мне слишком нравилось обладать тобой единолично. Но если ты испытывал страдания, от которых я мог бы тебя избавить, то прошу прощения.

– Прощение давно с вами, сэр, – ответил Деронда. – Главное страдание всегда касалось другого человека, которого я никогда не знал, но теперь должен узнать. Оно не мешало мне испытывать к вам искреннюю привязанность, наполнявшую всю мою жизнь, сколько себя помню.

В едином порыве мужчины сомкнули ладони в долгом, горячем рукопожатии.

Часть седьмая. Мать и сын

Глава I

Вот то письмо, которое сэр Хьюго передал Деронде:

«Моему сыну, Даниэлю Деронде.

Наш с тобой добрый друг, сэр Хьюго Мэллинджер, уже сказал тебе, что я мечтаю о встрече. Здоровье мое слабеет, а потому я хочу успеть сказать тебе то, о чем так долго молчала. Пусть ничто не помешает тебе оказаться в Генуе, в отеле «Альберго дель Италия», к четырнадцатому числу этого месяца. Дождись меня там. Пока точно не знаю, когда я смогу приехать туда из Специи. Это зависит от ряда причин. Дождись меня, княгиню Хальм-Эберштейн. Привези с собой кольцо, которое подарил тебе сэр Хьюго. Я хочу снова его увидеть.

Твоя неизвестная тебе мать Леонора Хальм-Эберштейн».

Сдержанное, сухое письмо не подсказало Деронде, что его ждет. Однако он не мог поступить иначе, кроме как принять сдержанность сэра Хьюго, словно не желавшего предвосхитить откровения матери. Больше того: выяснив, что все догадки насчет отцовства оказались ошибочными, Деронда опасался строить новые предположения, а решил мужественно принять правду, какой бы сложной она ни оказалась.

В подобном настроении он не хотел никому объяснять причину своего отъезда, особенно Мордекаю, на которого открытие тайны подействовало бы столь же драматично, как на самого Даниэля, хотя и несколько иначе. Если бы Деронда заявил: «Я еду, чтобы узнать правду о своем рождении», – Мордекай воспылал бы надеждой, способной причинить ему опасное волнение. Чтобы исключить предположения, Деронда объяснил поездку желанием сэра Хьюго и постарался говорить как можно равнодушнее, сообщив лишь, что не знает, когда вернется. Возможно, совсем скоро.

– Я попрошу, чтобы со мной побыл маленький Джейкоб, – печально проговорил Мордекай, пытаясь найти утешение.

– А я съезжу к Коэнам и договорюсь, чтобы мальчика отпустили к нам, – предложила Майра.

– Старуха ни в чем вам не откажет, – заверил ее Деронда и добавил, улыбнувшись Мордекаю: – Я рад, что вы ошиблись так же, как и я. Помните, как вы решили, что старшей миссис Коэн будет слишком тяжело видеть Майру?

– Я недооценил ее сердце, – согласился Мордекай. – Оказалось, что она способна радоваться цветению чужого сада, когда ее собственный засох.

– О, Коэны добрые, хорошие люди. Мне кажется, что все мы очень близки, – с улыбкой заметила Майра.

– А что бы вы почувствовали, если бы вашим братом оказался тот Эзра? – лукаво поинтересовался Деронда, слегка удивленный, что девушка так быстро и легко привязалась к людям, поначалу вызвавшим у него столько сомнений.

Майра посмотрела на него с легким удивлением, на миг задумалась и ответила:

– Мистер Коэн вовсе не плохой человек. Думаю, он бы никогда и никого не бросил.

Едва произнеся эти слова, она густо покраснела и, робко взглянув на Мордекая, тут же отвернулась. Майра вспомнила об отце: эта тема оставалась больной. Мысль, что он может их разыскать, часто ее мучила, превращая залитую солнцем улицу в темный лес, где из-за каждого куста выглядывало воображаемое привидение.