Даниэль Деронда

– Мне лучше знать. Я успела повидать мужчин и понимаю, как они устроены, – заявила княгиня категорично и с нескрываемым презрением добавила: – Скажи правду. Она выйдет замуж только за еврея? Такие женщины иногда встречаются.

Деронда не хотел отвечать, как не захотел бы любой, кому довелось разговаривать с человеком, слишком уверенным в собственной правоте и не готовым принять доводы собеседника. Кроме того, обсуждение подобной темы казалось ему абсолютно неуместным, а потому он предпочел смолчать. Немного подождав, княгиня продолжила:

– Ты любишь ее так же, как твой отец любил меня, а она влечет тебя за собой, как я влекла его. Но я вела его по другому пути. А теперь мой отец в твоем лице мстит мне.

– Матушка! – горячо воскликнул Деронда. – Давайте не будем думать об этом столь воинственно! Я готов признать, что воспитание, которое вы для меня выбрали, принесло немало добра, и предпочитаю с благодарностью принимать все хорошее, а не хранить обиду. Думаю, было бы правильно, если бы я вырос, сознавая свою принадлежность к еврейскому народу, но в то же время получил широкое образование и свободные взгляды. Теперь вы восстановили в моем сознании истинное происхождение и избавили свою душу от опасности лишить мой народ верного слуги, а меня самого – возможности исполнить свой долг. Отчего вы не желаете всей душой признать, что это так?

Деронда ждал ответа, однако мать, пристально глядя него, отрицательно покачала головой. Тогда он заговорил снова, еще более настойчиво:

– Вы сказали, что постарались дать мне ту жизнь, которую считали лучшей. Так откройте сердце для раскаяния и любви к отцу: ведь он тоже хотел для вас того, что считал правильным.

– Нет, он никогда не думал обо мне, – возразила княгиня. – Он видел в дочери лишь инструмент, средство для достижения поставленной им цели. А поскольку я имела собственные интересы, меня следовало мучить и унижать. Если я поступила неправильно, если Бог наказывает меня за то, что обманула отца, я подчинилась, и теперь ты знаешь правду. Я сделала все, что могла, и твоя душа возрадовалась тому, что ты еврей. Достаточно. В конце концов, я послужила тем самым инструментом, каким отец меня видел. «Я хочу иметь внука с истинно иудейским сердцем, – говорил он. – Каждый еврей должен воспитывать своих детей так, как будто надеется, что из их среды появится Спаситель».

Произнося эти удивительные слова, княгиня прищурилась и, покачивая головой, говорила каким-то чужим, грудным голосом – словно, сама того не желая, кого-то изображала.

– Это слова моего деда? – спросил Деронда.

– Да-да, – ответила она с жаром. – Ты обнаружишь их в бумагах в шкатулке. – И добавила уже спокойнее: – Ты советуешь мне полюбить то, что я ненавидела с детства. Но это невозможно! А главное, хотела я того или нет, все равно исполнила волю отца и ты именно такой внук, о котором он мечтал.

В ее резком голосе звучало презрение. Чтобы не наговорить жестких слов, в этот тяжелый и торжественный момент Деронде пришлось настойчиво напомнить себе, что перед ним та, кому он обязан жизнью.

– Матушка, не думайте, что я считаю себя мудрым, – почтительно произнес он. – Мне очень трудно. Но я не вижу другого пути достичь ясности, кроме как оставаться честным и не скрывать факты, которые влекут за собой новые обязанности. Разве удивительно, что подобные факты рано или поздно раскрываются, несмотря на все усилия их спрятать? Подготовленный целыми поколениями результат непременно восторжествует над эгоистичными желаниями одного человека. Ваша воля была сильна, однако завет моего деда, который вы приняли, но не исполнили, оказался могущественнее. Вы отказались от меня и продолжаете не признавать меня своим сыном, но судьбе было угодно, чтобы, вопреки всем препятствиям, я все равно стал тем самым сыном моего народа, которого вы стремились уничтожить.

Мать смотрела на него не отрываясь, и снова в ее взгляде отразилось восхищение. После недолгого молчания она повелительно произнесла:

– Сядь рядом!

Даниэль повиновался. Княгиня положила руку ему на его плечо и продолжила:

– Ты упрекаешь меня и обижаешься на то, что я тебя отвергла. Что ты можешь сделать для меня, кроме как проявить терпение? Я свое отжила. Мое ощущение жизни сводится к воспоминаниям; в настоящем есть только боль. Ты обвиняешь меня в том, что я с тобой рассталась. Тогда мне хватало радости и без тебе. А теперь ты вернулся, но я уже не могу принести тебя счастье. Неужели в тебе живет непреклонный дух иудея? Неужели ты не найдешь сил меня простить? Тебе приятно думать, что я жестоко наказана за то, что не стала тебе настоящей еврейской матерью?

– Как вы можете задавать такие вопросы? – осуждающе воскликнул Деронда. – Разве я не умолял хотя бы сейчас признать меня вашим сыном? Но вы сами сказали, что я не могу быть для вас утешением. Ради возможности облегчить ваши страдания я готов от многого отказаться.

– Не надо ни от чего отказываться, – взволнованно возразила княгиня. – Ты будешь счастлив. Я не причинила тебе вреда, и тебе не за что меня проклинать. Думай обо мне как об умершей и горячо желай, чтобы я поскорее освободилась от всех страданий. И вместо строгого образа твоего деда в мрачные минуты я буду видеть тебя. Достойна ли я осуждения за то, что нарушила его волю? Не знаю. Если ты считаешь, что каддиш мне поможет, то молись, молись. Тогда ты станешь тем звеном, которое соединит меня с отцом. Думая обо мне, ты останешься таким же, как сейчас, нежным сыном – словно я была нежной матерью.

Княгиня выглядела уверенной, однако Деронда чувствовал, как дрожит ее рука на его плече. Взглянув на мать с мольбой, Даниэль обнял ее и прижался щекой к скрытым черными кружевами волосам. Через несколько минут княгиня освободилась из его объятий, тяжело вздохнула – будто пыталась освободиться от тягостных мыслей – и встала. Деронда почувствовал, что прощание близко, однако, поддавшись одному из своих внезапных порывов, мать удивила его неожиданным вопросом:

– Она красива?