Даниэль Деронда

22
18
20
22
24
26
28
30

– Зачем они мне? – холодно возразила Гвендолин. – Гувернантки не носят украшений. Лучше купи мне серое шерстяное платье и соломенную шляпку, в каких ходят девочки из приюта тетушки.

– Милая, не надо так себя настраивать. Я не сомневаюсь, что твоя красота и элегантность очаруют Момпертов.

– Понятия не имею, какой Момперты захотят меня видеть. Достаточно и того, что придется выглядеть так, как им захочется, – горько ответила Гвендолин.

– Если вместо работы в доме епископа ты желаешь чего-то другого, то скажи, Гвендолин. Открой свое сердце. Я постараюсь выполнить любое твое желание, – умоляюще проговорила матушка. – Не прячь от меня сокровенные мысли. Позволь разделить твое горе.

– О, мама, мне нечего сказать. Все равно ничего лучше я сделать не сумею. Так что сочту за счастье, если Момперты возьмут меня на службу. Во всяком случае, я заработаю немного денег, а это главное, о чем надо думать. Целый год я не буду ни в чем нуждаться, так что ты получишь все восемьдесят фунтов. Не знаю, на сколько этого хватит, но тебе не придется до крови колоть бедные пальцы и портить зрение.

Произнося эти теплые слова, Гвендолин не приласкала мать, как обычно, и даже не взглянула на нее, нервно наматывая на пальцы бирюзовое ожерелье.

– Благослови тебя Господь за доброту, моя дорогая! – со слезами на глазах воскликнула миссис Дэвилоу. – Не отчаивайся. Ты так молода: впереди тебя может ожидать огромное счастье.

– Не вижу причин в это верить, – резко возразила Гвендолин.

Миссис Дэвилоу промолчала и уже в который раз спросила себя: «Что же произошло между дочерью и мистером Грандкортом?»

– Это ожерелье я оставлю себе, мама, – решила Гвендолин, откладывая украшение в сторону и закрывая шкатулку. – А все остальное продай, даже если не получишь крупной суммы. Спроси дядю, как это лучше сделать. Я все равно их носить не буду. Хочу постричься в монахини. Интересно, все ли несчастные послушницы чувствуют себя так же ужасно, как я?

– Не преувеличивай, дорогая.

– Разве кто-то может знать, что я преувеличиваю, если говорю о собственных переживаниях, а не о чужих?

Она достала из кармана платок с оторванным уголком и бережно завернула в него ожерелье. Миссис Дэвилоу наблюдала за действиями дочери с некоторым удивлением, однако тон Гвендолин не допускал расспросов.

Впрочем, и сама Гвендолин вряд ли смогла бы объяснить, почему внезапно решила сохранить ожерелье. В основе этого решения лежало суеверие, свойственное многим людям, несмотря на их ум и образование, а именно страх и надежда, которые зачастую оказываются сильнее любых доводов. Гвендолин не понимала, почему не захотела расстаться с ожерельем, как не понимала, почему иногда пугалась, оказавшись одна в поле. При воспоминании о Деронде она испытывала непонятные чувства: то ли уязвленную презрением гордость, то ли благоговейный страх и особое доверие. Нечто туманное и в то же время странное заставило ее поступить с ожерельем именно так. Иногда для объяснения наших бурных порывов необходимо принимать во внимание огромную, не нанесенную на карты страну нашего ума и сердца.

Глава VII

Властители сообщают о своих намерениях и получают желаемое, не тратя лишних слов. Точно так же Грандкорт, узнав, что Гвендолин уехала из Лебронна, мимоходом назвал этот курорт грязной дырой, еще худшей, чем Баден. Мистер Лаш тотчас пришел к выводу, что патрон готов немедленно вернуться в Диплоу. Исполнение этого плана, разумеется, заняло больше времени, чем намерение: весь следующий день Грандкорт слонялся без дела, так и не дав четких распоряжений относительно отъезда, – возможно потому, что Лаш их ожидал. Он медлил с туалетом, после которого всегда имел благородно-бледный вид абсолютной исключительности; рядом с ним свежий цвет лица и наполненные живой кровью руки выглядели проявлением грубой вульгарности. Он медлил на террасе, в игровом зале, в читальной комнате, не обращая внимания ни на кого и ни на что вокруг, однако при встрече с леди Мэллинджер с некоторым усилием приподнял шляпу и выслушал ее рекомендацию о целебной силе минеральной воды.

– Да, – ответил он, – кто-то справедливо заметил, что в игорных местах всегда бьют целебные источники.

– О, это наверняка была шутка, – возразила простодушная леди Мэллинджер, сбитая с толку серьезным тоном Грандкорта.

– Ах, возможно, – допустил тот, не меняя тона.

Леди Мэллинджер сочла диалог достойным внимания сэра Хьюго, на что тот ответил: