— Мне нельзя говорить. При отъезде отдам.
— Покажите мне, по крайней мере.
Яшевский развернул продолговатый пергамент с прицепленной королевской печатью и показал княгине так, что она могла прочитать на нём имя своё и своего сына.
Потом она вскочила, крича, чтобы всё готовили к отъезду.
Еврей был готов. Через час рыдван медленно покатился по мокрой дороге, ведущей из Книшина на Русь.
Отдавая пергамент, Яшевский на удивление грозно сказал:
— Не возвращайтесь!
Повернул коня и исчез.
VIII Урвис
Теперь мы возвращаемся в приход, где оставили сироту Мацка, спрятанного Магдой, клехов, разговаривающих на крыльце, и Лагуса, спящего в корчме.
Сразу после обеда, во время которого органист постоянно содрогался от одной мысли, что сирота занимается очищением мисок и объедает его, разошлись клехи по деревне. На кухне осталась только Магда, а Мацек был в комнате пробоща. Старая кухарка о чём-то дивно задумалась, опираясь на порванный локоть, что никогда не бывало; возможно, облик Лагуса навёл её на эти необычные мысли. Мы видели, что во время рассказа Мацка у неё невольно вырвалось слово, по которому можно понять, что этот дед не был ей чужим. Мы видели, что его прибытие произвело также впечатление на кухарку.
Её прошлая жизнь, окутанная для нас самой густой тьмой, позволяет догадаться о каких-то давних, не забытых ещё отношениях.
Ненадолго заснув, Лагус пробудился, и, услышав в корчме голоса, пошёл внутрь. Там уже было всё собрание клехов в обществе Завалидроги и других крестьян; они пили пиво. Посидев мгновение на скамье и ловко узнав, что священник ещё не вернулся, с деланным равнодушием Лагус вошёл прямо в дом священника.
Собакам, которые в воротах стали на него пронзительно лаять, он бросил приготовленный набалдашник с торбы, а сам, оглядываясь вокруг, с миной человека, для которого ни один взгляд не потерян, поспешил к крыльцу. Магда уже была на пороге, но она невыразимо смутилась и не знала, что делать. Хотела позвать челядь, но её голос замер в устах. По взгляду было видно, как сильно она боялась Лагуса.
Дед, ничего ей не говоря, сел на крыльце.
— Ха, вы не узнаёте меня, пани хозяйка, — сказал он спустя какое-то время, — а должны бы малость помнить, потому что раньше мы бывали с вами.
— Ради Бога, тихо, тихо. Ещё кто-нибудь услышит!
— А мне-то что, пусть слушают! Если спросят, я смогу поведать и когда вас видел, и что вы делали в Кракове.
— Молчи, старик, чего хочешь от меня? Чего хочешь?
— Сначала следовало бы поесть, — сказал Лагус, поднимая голову.