— Призрак, кошмар! — кричал Август. — Что это? Это Барбара!
— Это княгиня Соломерецкая, — прервал маршалек, — которая пришла к ногам вашего королевского величества с просьбой о правосудии.
— Кто? — спросил Август. — Какая княгиня?
Радзивилл был вынужден повторить. Успокоившийся король, по-прежнему плача, уставил, однако, глаза в стоящую на пороге женщину.
— Да, да, я припоминаю, — шепнул он, — на дворе королевы-матери была молодая женщина, похожая на Басю. Это вы?!
— Да, это я. Наияснейший пане, — со слезами отвечала княгиня, — сейчас вдова, лишённая всего, сегодня мать, лишённая ребёнка, преследуемая, угнетаемая, ждущая от вас правосудия, милостивый король. Правосудия для моего ребёнка!
— Припоминаю, припоминаю, — сказал король с явным волнением. — Где ваш сын?
— Меня преследуют — я должна была спрятать его, разлучиться с ним. На Руси объявили о моей смерти, моим состоянием завладел брат, всего от вас жду, милостивый король. Спасите меня.
Август велел подняться упавшей на колени вдове, посадил её подле себя и, всматриваясь в её бледное лицо, держа её за руку, плакал.
Какие-то старые воспоминания массой падали ему на грудь, он вспомнил любимую Барбару, своё короткое счастье, её ужасную смерть; и никогда не угасавшее горе, постоянно подавляемое и погребённое в сердце, ожило с новой силой.
Эта картина была исполнена грусти — больной и изнурённый король, бледная и печальная женщина, позади Радзивилл, понуро глядящий на службу, которая поглядывала на прибывшую с разнобразными мыслями, чувствами. Через приоткрытую дверь спальни Гижанка с горящими, огненными глазами, дрожащими губами пожирала прибывшую, пытаясь узнать, кто она. Её сердце яростно билось, угнетало беспокойство, никто не мог ей сказать.
— Кто она?
Мнишек, который всех мерил по себе, язвительно смотрел на маршалка, как бы делал ему выговор, что привёл к королю эту женщину.
— Волнение, — говорил потихоньку Радзивилл, — может привести короля к новой болезне. Зачем же привели сюда эту женщину?
— Подкоморий, — гордо ответил литовский маршалек, — я не обязан никому давать отсчёт в моих поступках, кроме Бога и его величества короля.
Мнишек закусил губы и ушёл мрачный.
Тем временем король медленно расспрашивал Соломерецкую и, позвав писаря, повелел написать письмо с приказом вернуть ей владения вместе с сыном. Но это письмо отчасти оттого, что писаря поблизости не было, отчасти оттого, что не было под рукой подходящей печати, сразу готово быть не могло.
— Я его получу, — сказал Радзивилл, — если вы позволите, ваше королевское величество.
— Вы его получите, да. И помните, — прибавил он, — чтобы заботились о ней. Она так похожа на королеву, нашу милейшую супругу и не оплаканную.
Беата, вместо того, чтобы радоваться счастливому случаю и эффктивной опеке, казалась ещё очень смущённой этими последними словами. Она в молчании опустила глаза, король по-прежнему держал её за руку, а когда маршалек дал знак уйти, когда она хотела броситься к ногам короля, благодаря, Август её ещё задержал.