Затем, собрав, что осталось с той несчастной переправы, мы с этими холопами отправились в город, где была харчевня. Тогда сразу разошлась информация, что утонул какой-то иностранный господин, от которого остались только слуги (потому что я, как вы знаете, был одет слугой). Старшина той деревни начал меня интриговать, отобрав все вещи, узелки и драгоценности и что только было со мной. Той ночью меня держали под стражей, а на следующий день, собрав своих людей, пошли искать утопленника. Целиуша нашли далеко от того места, а с ним узелки с моей дорогой одеждой и упряжью для коней, также на нём одежду с золотом, несколько колец на его пальцах, другие в кармане. Пошли спрашивать погонщика мулов, который сказал, как знал, что тот был пан, а мы слуги.
Тогда старшина этой деревни всю клевету возложил на нас, что мы специально утопили своего господина, и угрожал нас всех убить.
Я очень настойчиво его просил, чтобы послали за доказательствами к губернатору, до которого было только две мили, но этого он не хотел сделать, потому что там такой обычай, что каждый себе господин. Меня вместе с людьми посадили в колодки. Это было, если не ошибаюсь, в среду, так что я и четверг провёл в строгом заключении, и я хорошо понял, что тот старший специально хочет нас убить, чтобы забрать узелки с дорогими вещами, потому что, когда мы обращались к нему по-испански, он даже не хотел нас понять.
Я там уже поручил себя Богу и Его Пресвятой Матере, всю ночь не спал, очень беспокоился, вспоминая о своём родителе и доме, думая, что тут, на чужой земле, придёться умереть, не благородной смертью, а смертью разбойников, предателей, мужланов. Моя голова горела от беспокойства. У меня не было никакой надежды.
Как-то утром в пятницу пришли слуги старшины, холопы и толпа отвести нас и без суда убить из-за этих жалких драгоценностей, которых им захотелось, как то одежда с золотом, которую я носил при дворе испанского короля, несколько цепочек, браслеты, кольца, запонки. Но на моё счастье, когда они эти вещи вытаскивали из узелков, восхищаясь ими, все письма императора, короля испанского, короля французского, португальского и т. д., других князей и панов, мои паспорта испанские и португальские, что были в медной банке вместе, выпали. Хозяйка харчевни взяла их себе. Это сделал Бог. В пятницу утром в нашу тюрьму приходят холопы и палачи; лёжа на мокрой соломе, мы поручили души Богу.
Большой толпой ведут нас на казнь. Но только мы вышли за ворота того дома, начался лютый ураган, такой сильный ветер, что один другого в двух шагах не видел. Палачи поняли, что в такое плохое время нечего браться за дело, нужно пойти домой и подождать.
Тем временем в пятницу, когда это происходило, хозяин того постоялого двора, где мы сидели, сильно разболелся и лежал в постели при смерти, послали за ксендзем, чтобы готовил его к тому свету. Священник нас увидел и спросил, кто мы. Тогда я обратился к нему, как к духовному лицу, по-латыни, дал отчёт во всех делах, сказал о письмах, которые забрали у меня в коробке. Священник спрашивает, кто их взял.
— Они у хозяйки, — отвечал я.
Ксендз пошёл к ней, и она показала всё, как нашла. Ксендз посмотрел на них, а также и на печати, позвал к себе старшего и напал на него, как он посмел таких путников схватить и нападать на них. Затем, взяв нас и бумаги для более тщательного расследования, он поехал с нами назад в Гранаду.
Там он наверняка уж получил определённые сведения от капитана и других городских начальников, которые меня знали. Сразу послали в ту деревню за холопами, приказали нескольких поймать, все вещи вернуть мне, и даже хотели наказать смертью тех разбойников, что, наверное, сделали бы, если бы я их обвинил. Но какая была бы мне от этого польза?
Не теряя времени, причинённый мне вред и обиду я снова описал ксендзу Дунину Петру Вольскому, который был в то время послом в Мадриде.
Я уже столько страха натерпелся в этой испанской земле, что, конечно, хотел из неё как можно быстрей сбежать. После третьего ночлега от Гранады, в земле мавританской, по дороге к Севилье, я отправил вперёд слуг, которым приказал поспешить, потому что очень торопился и не хотел задерживаться в пути. Из них один вёл мула с поклажей и едой, потому что там мы попали в такой край, где если бы мы чего с собой не привезли, того бы не достали. Есть было нечего. Нам попались две дороги: одна налево, другая направо; мои слуги поехали налево, а я, не зная об этом, отправился направо, проехав хорошую дорогу. Я ехал на муле, потом зашло солнце, смеркалось. Почти через час я наткнулся на одну халупу, в которой нашёл только старую бабу.
А была эта хоромина расположена в горах и густых зарослях, в уединении и пустоши. Я начал расспрашивать бабу о дороге и постоялом дворе, та начала мне что-то рассказывать и показывать, но то ли из-за странного удобства, то ли по причине языка этого края, закрученного по-холопски, я не мог её понять. Увидев, что с ночлегом трудно, и людей моих нет, я хотел вывезти мула и ехать дальше, но из халупы на меня нападают несколько збиров, берут меня под руки, один схватил мула, другие впихивают в избу. Я стал сопротивляться, они ощупывают мне бока и то, что находят при мне, забирают. Один схватил кошелёк с деньгами (потому что часть их была со мной), другой — шапку с пряжкой, третий — кинжал и шпагу; более того, и кольца, которые у меня были на пальцах и в карманах, которые дали мне товарищи и добрые приятели, паны и императорские придворные, отобрали.
Так что я остался в одном обычном кабацике, к которому они также уже начали очень красноречиво привязываться, как бы его содрать с меня. Я хочу выйти из избы к мулу — двое идут за мной и следят, не давая ступить ни шагу. Я навёрстываю фантазией, но меня охватил страх, потому что я был у них в руках, как у палачей, пустыня большая, дорожка, по которой никто не ездил, никакой надежды на подкрепление; я уже догадался, что слуги, должно быть, поехали по другой дороге.
Затем я смотрю через дверь той комнаты, за ней вижу другую комнатку, выхожу туда, а один из этих негодяев идёт следом за мной. Нет возможности. Я взял вязанку соломы, которая лежала там на полу, будто хотел лечь спать (потому что уже была глубокая ночь), а того, что шёл за мной, я просил принести воды. Он вышел, а, выходя, закрыл за собой дверь, я её сразу подпёр колом, который был под рукой, а сам начал искать, как бы там сбежать. Там было небольшое окошко в лес, но оно было высоко в стене, до него было не достать. К счастью, какой-то камень лежал под ним близко, я подкатил его, подтянулся, пробую вылезти.
Трудно. Высовываю руку, потом голову, и, едва протиснвшись через окно, я упал на двор и побежал в заросли. Там мне дорогу перегородила речка. Вхожу в воду по пояс. Это была речка, как это не редкость в этой стране, в окружении скал, что нагнулись над ней в разные стороны. Озираюсь по сторонам, куда там можно спрятаться. Бог дал мне разглядеть отверстие в скале над водой, которое было недоступно, только через неё. Я как можно скорей туда влез, сжавшись и согнувшись.
Не прошло и четверти часа, слышу звук голосов у берега за собой, начинаю невольно дрожать от страха и холода, потому что был без всякого оружия. Вижу свет, падающий на воду, и те збиры с факелами идут следом и ищут меня.
Думаю: „Боже, как ты спасал меня не первый раз, спаси и теперь!“
Я начал молиться про себя. И так, по Божьему предопределению, поискав меня какое-то время, они ушли снова. Только тут я явно убедился, что речь была о моей жизни.
Было уже далеко за полночь, я начал вылезать из моей дыры назад, и побежал по дороге, откуда приехал. Луна светила ясно, я был вынужден пробираться кустами, чтобы погоня меня не увидела; уже поздно ночью, ближе к утру, я увидел на дороге кавалькаду из нескольких всадников на лошадях и на мулах, колясок и людей, которые, встав рано утром, выбрались в дорогу. Я, торопясь, выхожу к ним, а какой-то дворянин с женой зовёт меня.