Я к нему. Он спрашивает меня, почему моя одежда так разодрана. Я начинаю ему рассказывать моё приключение и давать обо всём отчёт. Тот дворянин дал мне сразу коня, ссадив своего слугу, и мы вместе поехали в ту халупу. По дороге мы вступили в деревню, которая была неподалёку в горах, дабы взять с собой людей для поимки разбойников, но, прибыв на место, мы уже никого в ней не застали, кроме той бабы, которую забрали с собой».[3]
— Что? Уже конец? — спросил светловолосый.
— Конец.
— А я бы до вечера слушал.
Двое пишущих пожали плечами.
— Жаль, что меня там с ним быть не мог!
— Чтобы утонуть, как Целиуш?
— Я не дался бы воде, я лёгкий.
— Потому что должен висеть…
Все начали сильно смеяться, когда затем дверь отворилась и в залу вошли две особы.
V
У Фирлея
Напуганная угрозами брата, княгиня не знала, что ей делать с сыном, когда в самую пору пришёл пан Чурили. Он был привязан к семье, с которой его отец и дед были связаны узами родства. Старый шляхтич думал только о том, как бы эффективно помочь княгине, которую считал своей госпожой.
Поэтому он немедленно принялся выслеживать шаги, связи, дружеские отношения и чуть ли не мысли князя Соломерецкого. Незнакомцу было легко будто бы случайно задобрить придворных, ни о чём не догадывающихся. От них он сперва узнал, что их пан является закадычным приятелем Зборовских. Эта новость подала ему мысль прибегнуть к помощи Фирлея. С этим он пошёл к княгине; а оттого что семья Соломерецких имела какие-то старые связи с Фирлеями, вдова живо и с огромной благодарностью ухватилась за данный совет. Пан Чурили настаивал на том, чтобы, не полагаясь на другие стимулы, она не забывала поведать о дружбе Зборовских с князем. Это было верное средство заинтересовать воеводу.
Шляхтич не ошибался. Воевода всё холодно выслушал, но, когда княгиня упомянула, что её преследователь верит в помощь Зборовских, он гордо сказал:
— Ваша милость, можете рассчитывать на меня. Вашего сына я беру к себе, посмотрим, осмелятся ли его тронуть князь и паны Зборовские.
— Брат мой, брат мой, — отвечала вдова, — отважится на всё. Разве он не подкупал слуг, не подсылал убийц, не пытался похитить бедного ребёнка? Не сопротивляется королевской воле?
— Посмотрим, — сказал Фирлей, потирая седой ус, — кто тут в Кракове господин: Зборовские или я. Ваш сын останется у меня. Ему будет не стыдно, так же, как и другим, начать с моего двора, поучиться, потереться среди людей; а туда рука врагов не дотянется. Вы останетесь в Кракове?
— Хотя мне срочно надо на Русь, буду ожидать его величество короля.
Фирлей грустно покачал головой.