— А мой брат? — спросил Чурили.
— А! Брат! Это брат! Пан Венцеслав.
— Брат мой! Что с ним стало?
— Умер, — сказал спокойно шляхтич, — и как раз после него я купил этот участок земли.
Чурило горько задумался.
— И если думаете вести процесс… — добавил, беспокойно глотая слюну, новый владелец.
— О, будьте об этом спокойны, — ответил Чурило, — нет ни желания, ни возможности для этого. Я хотел только увидеть мою Слободу и пойду дальше.
— Куда? — спросил шляхтич, всё ещё беспокойно.
— В свет, куда глаза глядят.
Прежде чем привели старую Марту, жена шляхтича подала питьё и еду Чуриле; но голодному и жаждущему была нужна другая еда.
Наконец пришла старушка с палкой, что-то бормоча под носом, которую вели оборванные внуки.
Чурили встал.
— О! Она меня не узнает. Она слепа.
— Чей это голос? — спросила, задумавшись, Марта.
— Марта Волынка, — воскликнул Чурили, — не узнаёшь бывшего пана?
— Это Чурили! — поднимая вдруг голову, закричала слепая. — Это он! Его голос. А откуда вы, паныч?
— Из татарского плена.
— Это крест Господень, пятнадцать лет, и мои угасшие глаза тебя уже не увидят, но я тебя узнала, узнала по голосу. Это ты, добрый панычку.
И она расплакалась. Шляхтич по-прежнему стоял на крыльце и кусал усы, поглядывал на жену, неспокойно крутил головой.
— Где Марциан, твой сын?