— О предательстве! Ну, что же это, спрашивайте?
— Ты предал, выдал.
— Я! Я! — с ужасом отступая и заламывая руки, сказал шляхтич. —
— Ты, потому что никто другой не мог; пожалуй, ты напился.
— Я? Что? Когда? Кому?
— Ты ни с кем не встретился в дороге, отстав от нас?
Шляхтич щёлкнул пальцами и кивнул головой, точно сказал: теперь знаю.
— Ну, ну, понимаю!
— А, видишь.
— Вы увидите, что ничего не было, — спокойно ответил Ленчичанин, — дайте мне сказать.
— Говори, и правду, — сказал пан Кжистоф.
— Вот как было: на второй день, когда у меня захромала лошадь, я ехал медленно и заезжал в корчму.
— Я этого ожидал.
— А куда вы хотите, чтобы я заехал? Достаточно, что заехал, совсем голый, и лошадь устала, тяжёлые вьюки.
— Смотри, это уже ложь.
— Тяжёлые, я настаиваю на этом, и такие обременяющие, что я должен был мой старый контуш, памятку от отца, продать для облегчения.
— И купил пива?
— Ну, а что мне было делать? Правда, оно плохое было, но какое было, такое я должен был принять. Нечего было делать, я сижу и пью. Тут грохот, шум, страх! Приехал какой-то магнат, пан, князь.
— Ну вот, — сказал Чурили.
— Да, князь, — прибавил шляхтич, — но это не конец. Его слуги хотели меня выкинуть из комнаты, я сопротивляюсь, подходит он сам