Время Сигизмунда

— И всё выдано! — сказал Чурили печально.

— Подождите-ка, ещё нет. Он спрашивает меня, откуда я, кто я. Говорю, это дивная история, и начинаю рассказывать.

— Да, негодяй! Предавать! — воскликнул с возмущением Кжистоф. — Предавать!

— Но нет, я говорил ему без имён и мест. Он начинает меня спрашивать, я утверждаю, ut decet. Настаивает и говорит: «Расскажешь за гарнец мёда?» Этим он меня обидел. Я сказал ему: «Ни за какое королевство мира!» Он это хвалит и приказывает дать мёда, но так настаивает, так настаивает, что, чёрт знает как, я проболтался про Литву.

— И всё?

— Я как шляхтич, нет! Но, заметив, что язык заплетается от мёда, я боялся, как бы он у меня из-под сердца ещё чего не выдолбил; схватил седло, вьюки, якобы пошёл спать, и, забравшись на клячу, удрал.

— Больше ничего не сказал?

— Что это! Вы думаете, я готов продаться? — с гордостью сказал Ленчичанин. — Ха! Это оскорбление! Это позор! За это вы мне ответите. Я никогда никого не предавал!

— Но ты излишне проболтался.

— Это по-человечески, а язык вовремя задержал. За эти подозрения вы должны мне…

— Гарнец пива, — добросил пан Кжистоф.

— По крайней мере Марку, и от Крачковой.

Немного более спокойный Чурили согласился на возмещение убытков, и быстро вышел.

VI

Гроновиус и Дуран

Когда Чурили входили в дом пана Пеняжка, почти в то же время к воротам подкатила карета Соломерецкого, остановилась, и хмурый князь, заслоняясь плащом, вошёл в тесный дворик. Он явно кого-то искал, огляделся вокруг, с презрением фыркнул и вошёл на лестницу, ведущую в комнату пана Кжистофа. Рассказ Ленчичанина близился к завершению, когда Соломерецкий подходил к двери. Там он встретил мальчика, оборванца, который служил Пеняжку.

— Где тут живёт, — спросил он, — Гроновиус?

— Гренобиш? Здесь нет никакого Гренобиша.

— Старый, лысый, седой, чужеземец, доктор.

— Сзади живёт доктор, но не Гренобиш, того ещё хуже зовут — Дуран.