— А может, лучше! — добавил горько Чурили. — Потому что ни на чью жизнь не охотился, а своею готов пожертвовать.
— Княгиня, — возмущаясь, воскликнул князь, — долго ваши слуги будут меня оскорблять?
— Слуги? Я никому не слуга.
— А кто, кто вы? — насмешливо всматриваясь, сказал Соломерецкий. — Может, любовник княгини? — и он дьявольски засмеялся, потому что заметил, что Чурили и Анна смутились.
— О, это недостойно! Бесчеловечно! Преследовать слабую женщину.
— Безоружной! Нет! — сказал Чурили. — Князь, вы оказали мне честь, назвав её любовником. Я этого не заслужил, потому что я почти незнакомец, но хочу стать, если и не её любовник, то по крайней мере защитник.
— От меня? — засмеялся, гордо выпрямляясь, Соломерецкий. — От меня?
— От вашей светлости.
— Пожалуй, от моих слуг, равных тебе, а может быть, лучше.
И он смерил его таким презрительным взглядом, что Чурили, кладя руку на саблю, подошёл, сжав зубы, к князю, словно хотел его вызвать и даже на него броситься.
Отец сдержал сына и, отведя за руку, сказал:
— Ваша светлось, значит, вы непременно хотите чьей-нибудь крови?
— Вас всех, если можно! — выкрикнул Соломерецкий. — Достойных союзников моей милой пани сестры. Да, крови, хлестать до крови.
И, сильно хлопнув дверью, он вышел, бросив на княгиню взгляд гнева, презрения и исполненный угроз.
Чурили хотел броситься за ним, но княгиня его удержала, плача.
— О пусть идёт, пусть идёт, не задерживайте его, оставьте его в покое. Не лишайте меня последних друзей. Он и вас готов… Брат! Брат! — добавила она. — А! Почему же, по крайней мере, не чужой…
В эти минуты мимо окон проехал рыдван князя, а он, выглянув из него, бросил ещё взгляд на сидящую у окна Анну. Встретив его грозный взгляд, она задрожала и снова сильней плакала.
— А откуда он может знать? — сказал беспокойно старик. — Это выше моего понимания. Всё так тайно было устроено, так осторожно, люди проверенные.
— Должно быть, предали…
— Этого быть не может, — воскликнул старик, — но пойду узнаю. Если князь что-нибудь и знает, мы сможем этому помочь, перевезём его куда-нибудь, пока не подойдут через нунциатуру желаемые бумаги из Рима, согласно обещанию пана каштеляна.