— Что же дальше, дитя моё? — спросил пробощ.
— Разбив мне голову, когда я обливаясь кровью упал на камни, дед высунулся из погреба, послушал и, вылезши целиком, исчез с моих глаз.
Долго я лежал бессознательный и будто оглушённый, наконец, боясь, как бы он за мной не вернулся снова, я медленно выполз из подземелья и тряпкой, которой был стянут мой рот, перевязав голову, отошёл на несколько шагов на кучу соломы и золы. Дальше я уже идти не мог и всё время боялся, как бы меня не нашёл дед; я залез в солому и золу так, что только сноп, наброшенный на голову, позволял мне чуть свободней дышать и смотреть. Наступил вечер, сумерки, потом ночь. Я слышал крики жаков на соседних улицах, но не смел выйти, чтобы меня дед не схватил, а потом, я чувствовал слабость.
Я дремал, когда меня разбудили голоса, я испугался, услышав Лагуса, который спускался в подвал. С ним был кто-то другой, возможно, еврей, но я его хорошо видеть не мог, потому что и темно было, и я всё глубже зарывался от страха. Я слышал только прерывистый разговор.
— Он тут, — сказал дед, — в подвале.
— Должно быть, успел сбежать.
— Нет, не мог убежать, потому что я ему голову хорошо разбил и, возможно, даже до крови, а так прибил, что не скоро двинется. И рот завязан.
— Лучше бы ноги и руки.
— Было нечем.
Лагус спустился в заваленное подземелье, но искал, щупал и ходил напрасно, начал ругаться. Разожгли в подвале огонь и запалили фонарь, обошли все углы, нашли немного крови на штукатурки, где я свои пальцы вытирал.
— Он сбежал, но не может быть далеко, — говорил Лагус, — он тут где-то спрятался, я его найду.
Услышав это, я перепугался.
— Какая жестокость! — воскликнула Магда. — Лишь бы только не нашёл его.
Клехи слушали и, не веря, переглядывались.
— Я вижу, он байку плетёт, а они верят, — качая головой, сказал органист, — я пошёл бы уже на пиво, напрасно бредни слушаю.
— Тихо, тихо, иди, если хочешь, — ответил магистр, прижимаясь к закрытой двери.
Мацек говорил дальше:
— Лагус вышел из подвала и, найдя отпечатки моих ног на золе, пошёл с тем другим по следу к моему укрытию. В моих глазах потемнело, я задержал дыхание, я был уверен, что меня заметят, я скрючился и закрыл глаза. Но, видно, следы закончились у кучи соломы и сгоревших снопов, сброшенных с крыши, потому что Лагус крутился, бормотал, топтался, ругался, стал ходить вправо и влево, даже несколько раз наступил на мою разбитую голову, но оттого, что я не стонал, а солома везде под ногами одинаково проминалась, он спустился наконец в постройку, долго с фонарём её осматривал, а, не найдя ничего, наконец снова вернулся к ожидающему еврею.
— Ну что?
— Нет, чёрт знает, что с ним стало. Но должен быть где-нибудь неподалёку, потому что я хорошо его ударил. Далеко не ушёл. Я тут лягу и буду ждать дня; днём, как рассветёт, здесь его найду.