— Смилуйтесь, — сказал он, — не беспокойтесь обо мне; я отдохну и пойду дальше, отдохну где-нибудь в доме.
— Тут тебе будет лучше. А сначала съешь, что Бог дал, потом выпей, и наконец расскажешь мне, кто ты и что с тобой случилось.
Священик часть своей постели отдал ребёнку и сам пошёл ускорить готовку еды на кухне; наконец Магда её вынесла, закрывая дверь перед клехами, стоявшими в сенях.
Любопытство приковало их к порогу; но, видя, что священник не думает расспрашивать прибывшего даже после еды и отдыха, они остались на крыльце, ожидая рассказа.
Тем временем приближался полдень, солнце всё больше припекало, а звонарь должен был уйти прозвонить двенадцать.
Остальные клехи, пообедав на кухне, сели снова на крыльце. Ксендз ухаживал за ребёнком и по бревиарию века молился, поглядывая иногда на спящего, черты лица которого приобрели от усталости, лихорадки после осмотра раны и подкрпеляющей еду красноватый цвет.
Несколько раз священник отрывался от молитвы, невольно смотря на мальчика, который поразил его физиономией, несвойственной обычным детям гмина. Даже кожа, несмотря на загар, несмотря на желтизну и худобу, имела в себе что-то нежное, её украшал живой румянец, но то была краснота нездоровая — раздражения, горячки.
Долго, долго думал о чём-то ксендз над постелью мальчика. Клехи постоянно спрашивали на крыльце; кроме звонаря, который пошёл спать в школу. Магда иногда заглядывала, приоткрывая дверь, — не проснулся ли незнакомец.
Наконец Мацек открыл удивлённые глаза, горящие живым блеском, повёл ими вокруг и, казалось, вспоминает, где он находится, что с ним стало.
— Не хочешь ли пить? — спросил его мягко пробощ.
Магда уже побежала за водой и принесла её, дабы был повод послушать, что будет говорить ребёнок.
— Благодарю! Благодарю! — чуть не плача ответил мальчик и взял руку пробоща, которую силой поцеловал, несмотря на то, что старик её вырывал, а в глазах стояли слёзы.
— Ну, теперь, дитя моё, если тебя это не мучает, расскажи мне что-нибудь о себе.
Мацек поднялся на кровати.
— Я боюсь, как бы вы не приняли мне за лжеца, за обманщика, — сказал он, — столько дивных вещей со мной случилось.
— Говори правду, дитя моё, рассказывай мне всё, может, пригожусь на что. Ты ещё даже не должен уметь лгать, такой молодой!
— И на что бы мне лгать? — сказал прибывший. — Я чужой пришёл. Пойду, а вашей милости выпрашивать нет необходимости, потому что её вы и так уже столько мне оказывали.
И он повёл рукой по лбу.
— Кто ты? Кто твои родители? — спросил пробощ.
В эту минуту Магда с любопытством прижалась к стене, точно боялась, как бы её не удалили, а клехи, услышав детский голос, подскочили к двери, которая немного приоткрылась. Мацек так говорил: