Мацек набросил комжу, взял служебник и встал в дверях ризницы, держась за верёвку от колокольчика. Ксендз ничего уже не сказал, только шепнул мальчику тихо:
— Святая месса по твоему случаю.
Вошли, заиграл орган, богослужение началось. Кроме Магды, звонаря и Альбертуса, который притащился на
Два кубка молока уже ожидали пробоща и Мацка, когда они вернулись; органист, который видел их на кухне, вздрагивал, видя, что должен будет ждать общий завтрак.
— Чужому всегда лучше. Нет справедливости на свете.
— Скажите звонарю, пусть мне коня в возок запряжёт, — сказал ксендз, — и подаст к крыльцу.
— Слава Богу, едет! — шепнул органист. — И то хорошо, человек отдохнёт.
Затем пробощ к нему обратился:
— Вы же сегодня и завтра, если я не вернусь, помните о костёле. Пусть слава Божья в моё отсутствие не страдает. Прошу сыграть и спеть вечерню, а завтра утром заутреню.
Органист почесал себе голову.
— Если меня самого здесь не будет, попрошу по дороге викария из Ольшова, чтобы с мессой приехал.
— Так и дня не даст отдохнуть! — пожимая плечами, сказал клеха. — Что с ним делать? Упрямый и непреклонный. В какой-нибудь день я пошёл бы к Леще, а тут нет возможности.
Через минуту у крыльца стояла запряжённая коляска.
— Вы же, Магда, — сказал пробощ, надевая плащ, — ухаживайте за мальчиком, чтобы до моего возвращения ему было комфортно.
Сказав это, он сел в коляску и, перекрестившись, как обычно делал это перед каждой дорогой, начав потихоньку молитву, он пришпорил слегка коня и из ворот дома отправился дорогой к Кракову.
В доме священника наступило безвластие, которому клехи были очень рады, и если бы Магда их не удерживала, многое бы себе позволили. Магистр оставил жаков в покое и вместе с Альбертом, органистом и звонарём сел на крыльце, вздыхая о своём.
День уже приближался к полудню, когда им стало не хватать предметов для разговора, давно исчерпанного постоянным ворчанием, и начали все озираться, зевать, ожидая только обеда, чтобы лечь спать, или пойти по деревне за обычной милостыней. Затем скрипнула калитка, залаяли собаки и бросились к ней; вошёл оборванный дед.
Магда на голос собак вырвалась из кухни, поглядела, побледнела, но быстро дала знак всем собраться в круг, чтобы молчали; узнали Лагуса. Сама побежала в избу и спрятала Мацка в алькове, а, вернувшись, встала на крыльце. Гигантского роста, плечистый, заросший, вполовину согнувшийся, чтобы придать себе физиономию старого, шёл Лагус, бормоча молитву и бросая взгляд во все стороны, белки глаз дивно мигали.
Клехи не очень догадались по знаку Магды, что узнала Лагуса, или, наконец, предчувствовала его, поглядели друг на друга, покрутили головами, ждали.
— Слава Ему! — произнёс дед, стоя у столба, отгоняя собак и будто ища глазами то тут, то там то, что надеялся увидеть.