— Слава Богу! — сказал он в духе.
Колокол как раз звал на молитву, пробощ перекрестился и начал молиться. Так, всё больше приближаясь к дому, его глаза невольно обращались на этот домик, в котором он прожил столько счастливых и спокойных лет.
С сердцебиением людей, привыкших к собственному углу, он отворил калитку, заглянул во двор, собаки начали к нему ластиться. На крыльце он увидел своих клехов и Магду. Узнав пробоща, она выбежала к нему навстречу.
— Это благодетель! Но что это? Пешком.
— Кляча захромала. Как вы? А где малый?
— Малый? — повторила, крутя в пальцах фартук, Магда.
И обеспокоенная, она не знала, что говорить.
— Говори! Говори, что с ним стало?
— Пошёл, — сказала Магда, глотая слюну и заикаясь, — пошёл дальше.
— Куда? Куда пошёл? Вы, пожалуй, его выгнали?
— Мы? Нет. Он сам пошёл, добровольно.
— Но этого быть не может! — воскликнул пробощ, быстро шагая к дому. — Этого быть не может!
Все клехи и Магда явно смутились.
V Вдова
Перенесёмся теперь из столицы в глубь страны, в Подлясье, в Книшин, где последний из Ягеллонов грустно заканчивает жизнь, окружённый женщинами, льстецами, толпой жадных и подлых людей, без сердца в груди и стыда на лице.
Поздним осенним вечером едет по грязи в местечко обитый шкурой рыдван, отовсюду прикрытый кожаными шторками, запряжённый четырьмя жалкими конями. Спереди сидит еврей-возница и старый, седой мужчина, одетый в тёмное. В молчании еврей погоняет коня, поглядывая на цель путешествия: местечко и замок.
Старый мужчина, сидящий рядом, опёрся на руку и грустно задумался. Иногда он оглядывается на рыдван, точно хочет разглядеть кого-то, сидящего за шторками, то снова опирается, задумывается и вздыхает.
— А есть тут хороший постоялый двор? — спросил старик еврея.
— У! Ва! Вы обязательно хотите остановиться в самом лучшем?
— Почему бы нет, Мортель?