— Оставь его в покое, настигнет его наказание и без тебя.
— Но где Сковронок? Кто его спас?
— Будь за него спокоен, и благодари Бога, что избавляет тебя от угрызений совести.
Пудловский по кивку ксендза открыл в молчании дверь, и полубезумный жак вышел, скорее вылетел под костёл искать Лагуса, которого, однако, нигде найти не мог.
Пробощ тем временем, поговорив с сениором, которому всё, что знал, не видел нужды говорить, дав, однако, понять, что мальчик находиться у него, попрощался и ушёл.
Едва дверь за ним закрылась, когда из другой вышел из своего укрытия бледный и смущённый Хахнгольд.
— Откуда этот ксендз? — спросил он Пудловского.
— Отсюда неподалёку, из окрестностей, возможно, откуда-нибудь из Прошовиц, правда, я не помню места.
Хахнгольд взял шапку.
— Я должен спешить, — сказал он, — простите, пора отправиться в дорогу.
— А мои страусиные крылья?
— Будут, будут!
Говоря это, кампсор схватился за дверную ручку и живо спустился по лестнице, так что уходящего медленно пробоща нашёл на улице. Там, оглядевшись вокруг, натянув на уши шапку, подтянув под бороду плащ, он медленно пошёл за ксендзем.
Пробощ возвращался уже в монастырь, не в состоянии нигде найти сведений об Агате, решил вернуться домой, чтобы ухаживать за ребёнком. В этот день ему уже было поздно возвращаться, поэтому хотел переночевать у Бернардинцев, а на следующее утро уехать.
Еврей шёл за ним прямо до дверей и, видя, что ксендз вошёл в монастырь, будто задумался и вернулся в город. На повороте улицы он встретился с незнакомцем, одетым в зелёное.
— Я вас ищу, — воскликнул еврей, хватая его.
— Меня? А что?
— Мальчик.
— Где?
— Я знаю, где, но нет на это помощи, дело очень уж размазалось. Сюда приехал ксендз узнать о нём. Он в деревне у ксендза.