Стражи Ирия

Владик смутился.

– Я просто хотел уточнить… – забормотал он.

– Мне сейчас некогда, – прервала его Мгла. – Ступай отсюда. И не ори больше у меня под дверью.

С этими словами богиня скрылась в своих апартаментах, а Владик, вконец растерянный, побрел вниз по ступеням. Тревожные думы одолевали его. Богини дружно охладели к нему, более того, им, как будто, неприятно было даже видеть своего слугу, с которым они совсем недавно были так ласковы. Владик попытался взбодрить себя, увериться в то, что они просто заняты, и у них нет на него времени, но внутренний голос упорно твердил, что дело тут в чем-то ином. Неужели его обманули? Неужели все обещания темных богинь были ложью? И вместо того, чтобы отправить его в новый прекрасный мир и одарить долголетием, они собираются сделать с ним что-то ужасное. Но что? Умучить? Отдать на растерзание своей матери? Или же они просто позволят ему исчезнуть вместе со всем человечеством?

Владик спустился на нижние этажи, и здесь был привлечен манящим запахом пищи. Тут трудились повара, готовя кушанья для своих повелительниц. Ведомый восхитительным запахом, Владик вскоре добрался до огромной кухни, занявшей сразу несколько квартир, и здесь, на месте, попытался выпросить себе немного еды, ибо был зверски голоден. Но повара, занятые работой, игнорировали его, а когда он попробовал самовольно взять со стола вымытую и очищенную морковь, один из них, недолго думая, метко и беспощадно ударил его половником по пальцам, едва их не переломав.

Дуя на отбитую ладонь, Владик, со слезами на глазах, попытался объяснить этим черствым людям, что служит богиням и его хозяйки не станут возражать, если он получит порцию еды. Но это не принесло никакого результата. Повара не обращали на него внимания, а предпринять повторную попытку хищения пищи Владик побоялся, небезосновательно опасаясь, что в следующий раз его попотчуют не половником по пальцам, а разделочным ножом под ребра.

Всеми отвергнутый и голодный, Владик вышел из дома и уселся на ступенях крыльца. Трупы зарубленных Центом охранников все еще валялись на своих местах, и убирать их, похоже, никто не собирался. Инги и Коли нигде не было – судя по всему, они, получив от Цента свободу, тут же воспользовались ею, чтобы убраться подальше. Конечно, в бегстве этом не было смысла, от того, что уготовили миру темные боги, не сбежать и не спрятаться. Но так уж устроен человек, что не желает он смиряться с неизбежностью своей гибели. Всегда цепляется за надежду на спасение, а в особо тяжелых случаях это спасение придумывает в виде второй загробной серии, что начнется сразу же за могильной чертой, и вот уж она-то точно продлится вечно и будет наполнена сплошным счастьем и довольством.

Владик попытался утешить себя тем, что уж у него-то все схвачено, что уж ему-то волноваться не о чем. То, что есть здесь и сейчас, это лишь преддверие долгой и счастливой жизни в новом прекрасном мире. Там он вскоре забудет обо всех пережитых ужасах: о зомби, о демонах, о Центе. Без Цента любое место покажется раем.

Но всякий раз, с поразительным упорством, в голове его вспыхивала одна и та же нехорошая мысль – богини обманули его. Воспользовались им, когда в том была нужда, а после выбросили за ненадобностью. Его не пленили, как Цента, поскольку он не представлял никакой угрозы. И не убили, ведь скоро он и так погибнет вместе со всем человечеством. От него просто отделались, как от назойливой мухи, прогнав и посоветовав не путаться под ногами.

Владик обхватил себя руками и едва сдержал страдальческий стон. Если богини обманули его, жить ему осталось считанные дни, если не часы. А умирать Владику не хотелось. Не для того он столько выстрадал, чтобы просто исчезнуть вместе со всем человечеством.

– Что же делать? – пробормотал Владик. – Что делать-то?

Но на этот извечный вопрос ответить ему было некому.

Глава 18

Во тьме и тишине Цент вскоре потерял счет времени. Он лежал на жестком и холодном бетонном полу, не будучи в силах даже сменить приевшуюся позу – темная богиня упаковала его так качественно, что он мог пошевелить только двумя пальцами правой ноги. Весь немолодой организм довольно интенсивно побаливал, и хотя дело обошлось без серьезных травм, могущих привести к смерти, Цент не видел особых причин ликовать по сему поводу. Теперь уже не имело никакого значения, жив он в настоящий момент, или уже не очень. Темные боги оказались сильнее, чем он предполагал, гораздо сильнее. Для борьбы с этими феминистками из преисподней требовалась целая армия, вооруженная небесным оружием, а не герой-одиночка, чья молодость и львиная доля здоровья навсегда остались в далеких и прекрасных девяностых.

Но Цент, тем не менее, не видел, в чем себя упрекнуть. Армии у него не было, и взять ее было негде. Он ведь живет в суровом реальном мире, а не в сказке, где армии появляются из воздуха по мере необходимости. Попытался, сделал все, что мог, и потерпел поражение. Но избегни он боя и предпочти бегство, результат был бы тем же. Как только две злобные стервы достроят врата, и притащат в этот мир свою мамашу, тоже, вероятно, не самую приятную женщину, всему конец. Остатки рода людского, чудом пережившие зомби-апокалипсис, просто исчезнут, будто их никогда и не существовало, а освободившуюся планету самым наглым образом займут иные формы разумной жизни. И что особо злило, аж до зуда в копчике, что некому будет эти формы об колено отформатировать, ибо не останется на свете ни конкретных пацанов, ни даже безнадежных программистов.

Цент понимал, что проиграл, понимал, что жить осталось считанные дни, если не часы, но смириться с поражением все равно не мог. После попадания в камеру, он примерно час не оставлял яростных попыток разорвать путы, на что истратил все оставшиеся силы, но положительного результата не добился. И даже теперь, обессиленный, избитый, он не желал смиряться со своей участью. Напротив, в его душе с каждой секундой, проведенной на бетонном полу, крепла и разрасталась настоящая ненависть ко всем этим заплесневелым богам, повылезавшим из своих гробниц. Прежде ненависти не было, было понимание необходимости их уничтожения. Не угрожай боги Центу лично и его подданным лохам, не планируй они уничтожить род людской, герой девяностых и не подумал бы бросать им вызов. Но теперь все изменилось. Теперь уже Цент хотел поубивать этих богинь не ради каких-то высоких целей, но чисто из личной мести. О, с какой бы неземной радостью он сделал им больно! Как бы желал ввергнуть их в немыслимые мучения, и насладиться их истошными предсмертными криками! Было бы хорошо иметь для этих целей подходящий инструмент, какой-нибудь небесный паяльник, чье внедрение в зады темных богинь заставило бы тех сурово пожалеть обо всех их бесчисленных злодеяниях.

Это все, что оставалось Центу – лежать в темноте и предаваться мечтаниям о сладкой мести. Мечтаниям, увы, несбыточным. А он бы много кого хотел попытать, не только темных богинь. Весьма желалось подвергнуть мукам неистовым предателя-рецидивиста Владика, заодно с ним сводить в теремок радости Колю-выдумщика. Ну и помимо них нашлось бы, кому сделать мучительно больно.

Но грезы об истязании всего живого так и оставались грезами. Пока что Цент мог помучить лишь одно живое существо – себя, да и то морально.

– Как же так? – процедил он сквозь зубы. – Я же мужик – венец творения, созданный по образу и подобию божьему. Как я мог проиграть двум бабам, пусть и богиням?

– Тому причиной, в немалой степени, послужило твое очевидное скудоумие, – внезапно прозвучал над ухом знакомый голос.