Когда Ольбрахт вернулся из татарского похода и увидел, что готовится другой, в начале он принял это довольно неплохо, но, немного подумав, начал хмуриться.
Из похода Казимира, из характера Венгрии, из расположения их крепостей, из обороноспособности страны он хорошо знал, что война с ними будет нелёгкой. Совсем другим делом была война с неорганизованными татарскими отрядами, которые стремительно налетали на войско как саранча, засыпали его стрелами, а когда не удалось разбить его, уходили, и только в погоне пытались им отомстить.
Тот, кто однажды имел с ними дело, шёл осторожно, добывал информацию, находил следы в первое мгновение, всегда их должен был победить.
Эта чернь ни доспехами, ни оружием не могла сравниться с нашим рыцарством, иногда только числом преобладала, да и то глаза обманывала тем, что тащила с собой много запасных лошадей.
В Венгрии война была тяжёлой и в поле, потому что эта страна по большей части горная, реки значительные, а крепости над ними сильные. Поэтому, чтобы попасть в замки с гарнизоном, нужно много времени и труда, а врагу сделать вылазку, беспокоить, разделять очень легко.
Хорошо вооружённые и закалённые в бою немецкие, чешские и венгерские наёмники для чужака, который пришёл гостем, хорошо не зная почвы под ногами, — твёрдый орех.
Хотя Ольбрахт верил в себя, а ещё больше в польских неустрашимых рыцарей, ещё со времён Варненчика знающих Венгрию, всё-таки потихоньку говорил, что боится потерять заслуженные лавры. Но отец приказывал, нельзя было отпираться — должен был идти.
Всё же, прежде чем это началось, король тайно послал в Прагу Каллимаха, которому я был добавлен переводчиком, особенно потому, что я хорошо знал чешского короля мальчиком и он меня достаточно любил.
Чтобы за нами не следили, не подозревали и доступа ко двору не запрещали, потому что там при слабости Владислава всего можно было ожидать, мы ехали с купцом и как купцы в Прагу.
Тот, который нас вёл, был бывалым и имел там некоторые связи, которые нам обещали проскользнуть в замок. Из-за спешки мы ехали днём и ночью в ту золотую Прагу, о которой я много слышал, но никогда не видел.
Сам город показался мне большим, красивым, богатым и чудесно украшенным затейливыми зданиями. Краков ни в какое сравнение с ним не шёл, и хотя язык там звучал знакомо, я чувствовал там себя чужим.
Король, который сначала жил в нижнем замке, видимо, когда в него какой-то безумец выстрелил из лука, переселился в высокий замок в Градшин и его нужно, было искать теперь там. Находясь в Праге, попасть к нему нам было несложно, потому что с ним было много польской службы, а та охотно помогала приезжим полякам и провожала к нему.
Так назавтра один из каморников, Повала, привёл Каллимаха как мнимого астролога-итальянца к королю.
Астрология была тогда в большом почёте, точно некое пророчество, хотя многие из тех, кто смотрел на звёзды и объяснял их влияние, сами множество раз убеждались, что гороскопы говорили ложно. Но не было рода деятельности, начиная с брака до военной экспедиции, о котором бы не спрашивали у звездочётов, а они также на всё готовы были отвечать.
Таким астрологом Каллимах попал в королевский замок и оставался там почти полдня, потому что он так хорошо смог сыграть даже эту роль что ему и другие помогали. Ему приносили подарки, а он потом смеялся над легковерными и вовсе этого на совести не имел.
О результате свидания и разговора с королевичем я не осмеливался его спрашивать, избегая более фамильярных с ним отношений; он, однако, сам признался, что, хоть исполнил волю короля, а Владислав очень отчётливо выразил свою боль, всё же не обещал ему, чтобы из-за приказа отца он мог отказаться от венгерской короны.
— Если бы я вам даже обещал это, — говорил он Калимаху, — я знаю, что не смогу это сдержать. Поросите моего отца, потому что сейчас у меня обязанностей больше и ближе, которые приказывают мне не послушаться. Я король и наперекор воли народа идти не хочу. Чехи хотят объединить оба королевства и от этого не отступят. Вышлет король войско, мы и вдова Мацея также выставим значительную силу.
Закончилось на том, что, совсем усомнившись в результате, он позволил мне, а скорее, приказал, чтобы и я шёл в замок и поговорил с королём. Поэтому вечером тот же пан Повала проводил меня в Градшин.
Владислав не знал, кто я, меня только объявили как отцовского каморника. Когда я вошёл и он увидел, и узнал меня, я думаю, что, если бы не слуги, он бросился бы мне на шею. Ему на ум пришли детские и юношеские годы, а тут, во всё вникая, царствуя, хоть уже привык к стране и людям, всё же всегда сердцем и мыслью прибегал к своим.
Он почти не дал мне открыть рта, забросав вопросами о семье, о братьях, о слугах, о мельчайших наших делах. Память у него была отличная, а когда о них говорил, глаза его увлажнялись и голос дивно дрожал. Я не скоро смог обратить разговор к цели нашего путешествия.