— Одно другому не мешает, и то, и другое нужно, — сказал король, — а без рыцарства и мужества не будет нравиться людям… сердце нигде легче не получит, чем в лагере.
И, ложась, добавил ещё:
— Но он должен идти не по приказу, а по собственной воле.
На этом он меня отправил.
Я хотел исполнить королевское поручение, которым гордился, потому что оно доказывало доверие, но как мне за это взяться? Сначала мне пришла в голову глупость воспользоваться Каллимахом; но я сам догадался, что если бы это было хорошо, король для этого дела не использовал бы меня, маленького.
Утром я пошёл к королевичу. Нужно было уже в это время видеть его двор, слышать, что там делалось, и какая особенная там собиралась компания, чтобы тревожиться за будущее. Он допускал к себе без разбора всех, кто развлекал, шутил, прислуживался, смешил и подавал мысли для новых развлечений. Поэтому рядом с панычами потёртые кубраки каких-то бродяк, шутов, жонглёров, карлов и с утра до вечера шум, звон, смех без всякого уважения к Ольбрахту, который только иногда, когда кто-нибудь слишком много себе позволял, сам выталкивал, или приказывал выбросить за дверь.
Беседы были такие же нестройные. Тот пан, который соперничал с Каллимахом в изящной латыни и рассказывал историю римлян так, что его было приятно и дивно слушать, большую часть дня питался рассказами такой черни о том, что делалось в шинках и с известными горожанами, что у более скромного человека появлялся румянец.
Но такую он имел двойственную натуру — большой ум и недостойную и безумную кровь.
— Яшко! — закричал он, увидев меня. — Гм! Вот это гость у меня! Поставьте ему стул с подушкой и дайте кубок.
Я улыбнулся.
— Но ты и твои уши не привыкли к пустым шуткам, какие нас, молодёжь, развлекают. На первом плане девки.
— Это правда, — прервал я, — что предпочитаю о всяких других созданиях говорить, чем о них. Даже о собаках и лошадях.
— Но то промахнулся с призванием, — ответил королевич, — нужно было идти с Капистраном и стать бернардинцем.
— Сейчас поздно, — сказал я, — но я думаю кое о чём другом.
— Ну? — спросил королевич с интересом.
— Все идут против этой татарской дичи, — сказал я, — мне тоже хочется. Признаюсь, если я был бы на месте вашей милости, воспользовался такой прекрасной возможностью и также пошёл бы на иноверца, на эту мерзкую саранчу.
Юноши, которые стояли вокруг, замолчали, переглядываясь. Обрахт слегка задумался.
— Там уже достаточно вождей, — ответил он.
— Но если бы там был королевич, он всем бы приказывал, — отозвался я. — С ним даже сразу мужество вступило бы в ряды.
Моя речь так взбудорожила собравшихся, что никто не сказал ни слова.