Ольбрахт, который не видел, куда я его вёл, вскоре, забыв о том, с чем он столкнулся на улице, вбежал за мной в комнату Слизиака.
Там горел только маленький светильник, а старый медведь лежал уже в берлоге; увидев меня, он воскликнул:
— Ведь уже ночь! Чего ты сюда так вломился?
Я дал ему знак, показывая на короля, который ходил уже по избе, разглядывая то, что стояло в углах.
Звук открываемых ворот, шум у них, потому что некоторые в них стучали, испугал женщин наверху; Навойова прислала спросить, что случилось. Я отвечал служанке, что должен был спрятать приятеля и сам спрятаться, потому что на нас напали пьяные. Неосторожная девушка сказала на это:
— Ну, тогда идите на верх к пани. Она ещё не спит и не закончила вечерних молитв, с радостью вас увидит.
Король ухватился за это и — не знаю, что ему пришло в голову — взял девушку за подбородок и спросил:
— А есть наверху хорошее вино?
— Вино найдётся, — засмеялась она, вырываясь, — но потом. Его столько сегодня на улице разлили, не думала, что кто-то его желает.
Девушка убежала, а король стал меня спрашивать:
— Чей это дом? Где мы?
— Навойовой Тенчинской, вдовы, — отвечал я, — которая для меня так же, как мать. Женщина в возрасте, больная, и её покоя мутить не стоит.
Король взглянул на меня как-то удивительно недоверчиво, но именно оттого, что я не хотел вести его на верх, ему было интересно туда пойти.
Не отвечая мне, он встал на лестницу, в верхней части которой девушка оставила светильник.
Целуя его руки, я стал просить, чтобы оставил это намерение, но, вероятно, он заподозрил меня во лжи, и представил, что там откроет какую-нибудь мою любовницу.
Поэтому, не слушая, он прямо поднялся по ступенькам, а с них в прихожую, прямо в комнаты, которые занимала мать. Но, увидев, что те все обиты киром, он остановился и поморщился. Грустных мыслей и видов он не любил. Тем временем мать, услышав шаги и зная от девушки, что там был я, выходила из другой двери, вся в чёрном, с вуалью, такая серьёзная и с таким суровым лицом, что король при виде её остановился, не зная, что делать.
Мать, которая утром из окна своего дома смотрела на присягу на рынке и к недавно избранному королю хорошо пригляделась, сразу с удивлением узнала его. Я дал ей умоляющий знак, чтобы этого не показывала. Она легко это поняла и обернулась ко мне.
— Я, конечно, рада тебе в любое время, — сказала она, — и гостям, которых приводишь, но, правда, в такой день, в пьяную толпу, ночью, это, пожалуй, можно было бы простить более молодым, чем ты.
Король смеялся, слушая.
— Яшко не виноват, — сказал он, — это входит в его службу.