Сколько долгих дней и ночей все ждали этого часа, просчитывая варианты, продумывая каждый шаг и стараясь учесть все нюансы.
И вот теперь, когда он пришел, старейшины сидели за общим столом с действующими советниками, но ни тем, ни другим сказать было нечего.
Алрик прибыл на Кьелл.
Известие об этом вместе с письмом императора только что принес инквизитор, присланный советником Растусом.
Фидо устало поглаживал кончиками пальцев свой лоб, мысленно отмечая, как сильно притупилась чувствительность его рук за этот долгий период без исцеляющего сна.
Теперь он был самым старшим за этим столом. Уход Херлифа напомнил ему о неизбежном — о том, что смерть нельзя обманывать вечно. Люди — странные существа. Даже стоя одной ногой в могиле о осознавая конечность своего пути они все равно где-то на самом дне своей души продолжают верить, что чуточку менее смертны, чем все остальные.
Фидо считал, что давно поднялся и над жизнью, и над смертью. Но он ошибался. И закрытый саркофаг, где теперь лежало тело магистра, доказывал ему это каждый раз, как попадался на глаза.
Неважно, насколько велик ты был, как много побед одержал и скольким пожертвовал ради блага других. Жизнь несправедлива. Рано или поздно она все равно покинет тебя, оставив дом твоего тела пустым и бездыханным.
— Нужно было чаще проверять, где он, — тихо, почти про себя сказал Станислас, который совсем недавно принял звание старейшины. — Нужно было делать это каждый день…
Фидо усмехнулся.
— Каждый день?.. И как долго, по-вашему, в таком режиме инквизитор Селина оставалась бы жива и в трезвом рассудке? Неделю? Две? Три дня? Наша проблема не в ней, а в нас.
Старейшина задумчиво погладил ладонями стол перед собой. Память подсказывала ему, что поверхность камня должна быть прохладной и зернистой, но руки ничего подобного уже не ощущали.
— Наша проблема в том, что мы слишком ослабили хватку, — проговорил Фидо. — Что мы позволили императору думать, будто он волен принимать самостоятельные решения. Что прекратили активные преследования ордена последователей, полагая, что горстка людей, увлеченных историей полутысячелетней давности, не принесут нам никаких проблем, — его голос нарастал, он сипел и клокотал, заполняя собой пустоту молчания под белым потолком. — Мы виноваты в том, что свою основную битву видели в поиске младенцев, рожденных с аспектом пустоты и совершенствовании механизмов, работающих на кристаллах, чтобы короли возводили порталы, а император парил в своем замке! И что мы получили в итоге? Кем нас видит император? Он нас видит теми, кем мы и были последние годы: ремесленниками! Все его почтение держалось на животном страхе, внушенном ему с детства. Как ребенок боится темноты, пока однажды еще больший страх не заставит его войти в темную комнату и осознать, что мрак — это всего лишь видимость, за которой нет никакой силы!
Фидо поднялся со своего места. Никто из Совета не прервал его. Никто не возразил. Потому что возражать было нечего.
— У нас нет мечей! У нас нет кораблей! И у нас нет союзника, который обещал нам все это! — в негодовании воскликнул он.
— У нас есть инквизиторы, — нерешительно возразил Станислас.
— Инквизиторы? — обернулся к нему Фидо. — Инквизиторы, говоришь? Те самые, которых на Кьелле мертвые дровосеки рубили в клочья, потому что единственное, что умеет большинство из них — это таскать амулет на шее и хлопать глазами?
Один из молодых советников тоже подал голос.
— Старейшина Фидо, вы не совсем правы. На Кьелле ведь не только дровосеки, баронесса подняла многих магов и умелых мечников, и наши инквизиторы действительно уступают им…
— А каков, по-вашему, Алрик?! — оборвал его Фидо.