— Мы двигаемся навстречу друг другу, — эхом повторила она, всхлипнув носом.
— Эли… — притянул я её за руку, усаживая на коленях.
— Это простуда, я вовсе не плачу, — поспешила она заверить.
— Э-эли, в чём дело?
— Во мне. Будет лучше, если ты будешь держаться от меня подальше. — Попыталась она подняться, но, оторопев от произнесённых ею слов, я лишь обхватил её крепче, прожигая вопросительным взглядом какого-то потерявшегося туриста. — Твоя жизнь совершенно не похожа на мою. Будет лучше, закончить всё сейчас, пока мы не зашли слишком далеко.
Сначала я решил, что она говорила о болезни, но после последнего произнесённого предложения, я запутался окончательно.
— «Далеко» — это «до куда»? До постели? Если бы это было моей конечной целью…
Хотел я было завершить мысль словами, что «давно бы достиг желаемого», но Эли практически продублировала мою фразу, сказав:
— То давно получил бы. Но… — замолчала она, сглотнув подступивший ком. — Но ты мне нравишься, поэтому так будет правильно. — Я был уверен, что подобные глупые фразочки можно услышать только в дешёвых бразильских сериалах. И пока я размышлял над ответом, дыхание Эли заметно участилось, и она продолжила: — Ты, наверное, создал в своей голове какой-то идеальный образ наших возможных отношений. Но реальность всегда отличается от фантазий. Я хочу оградить тебя от неизбежного разочарования.
— Заключать пари и возводить ограды у тебя выходит из рук вон плохо. — Стоило мне склониться над ней для поцелуя, как она тотчас же накрыла мои губы своей ладонью.
— Штэфан, non! Je suis… — задыхаясь, словно после долгой пробежки, вскочила она, снова уцепившись за стул, прячась от меня за его спинкой. — Я… je suis malade. Я болею… не нужно.
Крайне наигранно раскашлялась она, поэтому я незамедлительно уверил:
— Даже если бы у меня была намечена запись, всё пришлось бы отменить, потому как, кажется, и я заразился.
Эли пребывала в каком-то внезапном паническом оцепенении: судорожно сжимая несчастный стул, она нервно мотала головой из стороны в сторону, явно не соглашаясь с услышанным. И я опять начинал терять самообладание:
— Ты просила дать тебе время — ты его получила. Что ещё?! Чего ты хочешь?!
Её подбородок затрясся мелкой дрожью, на глазах навернулись слёзы, и весь её вид сделался таким до безобразия страдальческим. Так умеют только женщины.
Боже, это невыносимо!
— Время вышло? — осторожно спросила она, опасливо покосившись на меня.
— Вышло.
И я вдруг увидел уже знакомое мне выражение её лица: такое же, как и вчера на вокзале перед нашим отъездом в Бохум, будто бы она что-то очень усердно обдумывала, взвешивала.